— водить что одно, что другое одинаково.

Мэнни был одним из самых новомодных авторов Голливуда. Поговаривали, что у него где-то припрятаны миллионы. Может, так оно и было, как знать? Но жил он по-прежнему в ветхом бунгало по дороге на Санта-Монику, носил футболки и хлопчатобумажные брюки с жеваными отворотами; изредка, по официальным поводам — как, например, излюбленные Голливудом собрания, — сей туалет дополнялся древней вельветовой курткой с едва различимыми рубчиками. Мэнни был обыкновенным парнем с улицы. Ни особых связей, ни положения. Как-то раз, когда Водитель пропускал стаканчик со своим агентом, тот сообщил, что весь Голливуд состоит сплошь из студентов-троечников из университетов «Лиги плюща». Мэнни, который ввязывался решительно во все — от правки киносценариев по романам Генри Джеймса до штампования халтурных сценариев жанровых фильмов вроде «Танк Билли», — служил неким живым опровержением данного утверждения.

Как обычно, сработал автоответчик:

«Вы знаете, кому вы звоните, иначе бы не звонили. Если хоть немного повезет, то я работаю. Если нет — и у вас есть для меня деньги или работа, — пожалуйста, оставьте свой номер. Если у вас нет ни того ни другого, не донимайте меня».

— Мэнни, — позвал Водитель. — Ты дома?

— Ага. Да, тут я… Повиси на телефоне минутку. Я как раз кое-что заканчиваю…

— Ты вечно что-нибудь там заканчиваешь.

— Сейчас, все сохраню… Ну вот, готово. Нечто совершенно новое, по словам продюсера. Как у Вирджинии Вульф, только с трупами и погонями на машинах, сказала она.

— А ты что ответил?

— После того, как превозмог внутреннюю дрожь? Ну, то, что я всегда отвечаю. Предварительная версия, переделка или сценарий для съемки? Когда он вам нужен? Сколько заплатите?.. Черт, подождешь еще немного?

— Конечно.

— Вот тебе и примета времени: продавцы, разносящие по домам продукты питания без искусственных добавок. Давным-давно они стучались в дверь и предлагали заключить удачную сделку, приобретя половину забитой и замороженной коровы. Выйдет столько-то бифштексов, ребрышек и фарша!..

— Весь смысл Америки — удачные сделки. На той неделе ко мне приходила женщина — пыталась продать записи китовых песен.

— Как она выглядела?

— Под сорок лет. В джинсах с заниженной талией и выцветшей синей рабочей блузе. Латиноамериканка. В семь утра.

— По-моему, здесь она тоже ошивалась. Я не открыл, но выглянул в окно. Хороший вышел бы рассказ — только я их больше не пишу. А тебе чего надо?

— «Desuetude».

— Что, опять почитываем? Не подорви здоровье… Это значит становиться непривычным. Вроде как что-то прекращается, выходит из употребления.

— Спасибо, приятель.

— И это все?

— Да, но нам стоит как-нибудь встретиться и пропустить стаканчик.

— Безусловно. У меня сейчас вот эта штука — скоро я с ней закончу, потом еще нужно придать немного лоска одному аргентинскому ремейку, и еще денек-другой на приглаживание диалога для какого-то претендующего на высокую художественность польского дерьма. У тебя есть планы на следующий четверг?

— Четверг вполне подходит.

— «У Густаво»? В шесть? Принесу бутылку чего-нибудь приличного.

Любовь к хорошему вину — единственная уступка Мэнни сопутствующему ему успеху. Он возникал то с бутылкой чилийского «Мерло», то с австралийской композицией из «Мерло» и «Ширас». Подумать только — жил в дыре, держал свои тряпки в шкафу, купленном шесть лет назад за десять долларов в ближайшей комиссионке, и притом угощал такими напитками.

Водитель буквально ощутил во рту вкус приготовленной на медленном огне свинины, что подают у Густаво. У него мгновенно разыгрался аппетит. А еще он вспомнил надпись на вывеске одного более модного и дорогого лос-анджелесского ресторана: «Мы подаем чеснок, приправленный едой». Дюжина столов и вдвое больше стульев, составлявших убранство забегаловки «У Густаво», все вместе стоили, наверное, долларов сто; ящики с мясом и сыром стояли здесь же, прямо на виду у посетителей; и стены давно не мыли. И все же — да, тут вполне уместен был этот девиз: «Мы подаем чеснок, приправленный едой».

Водитель вернулся к стойке и выпил холодного кофе. Потом еще чашку — этот был горячее, но едва ли вкуснее.

В соседнем квартале в забегаловке «У Бенито» он заказал шаурму с приправами, ломтиками помидоров и халапеньо — с прилавка со специями. Хоть здесь еда имела вкус. Музыкальный автомат изрыгал традиционную испанскую дворовую музыку, гитара вела старинную мелодию, и аккордеон раскрывался веером и вновь сжимался, словно камеры бьющегося сердца.

Глава 3

В детстве, лет до двенадцати, пока он наконец не пошел в рост, Водитель был щуплым для своего возраста; этим качеством никак не мог в полной мере не воспользоваться его отец. Мальчик с легкостью пролезал в узкие отверстия, окна уборных, дверцы для домашних животных и тому подобное, чем здорово помогал отцу в его ремесле — так уж вышло, что тот был вором-домушником. Но потом парень стал расти и сразу же наверстал упущенное, внезапно вытянувшись с неполных четырех футов до шести и двух, — казалось, произошло это едва ли не за ночь. С тех пор его собственное тело стало вроде как чужим, непривычным. Когда он ходил, руки его болтались, ноги шаркали. А стоило ему побежать, он вечно спотыкался и падал. Хорошо, причем чертовски хорошо, он умел лишь одно — водить машину.

Когда Водитель вырос, он стал не нужен отцу. А его мать сделалась ненужной отцу задолго до того. Потому Водитель не удивился, когда однажды вечером за ужином она накинулась на старину с мясным ножом в одной руке и хлебным — в другой, ни дать ни взять ниндзя в клетчатом переднике. Прежде чем отец успел опустить кофейную чашку, она уже отхватила ему ухо и прочертила широкую красную улыбку на шее. Водитель, ставший свидетелем этой сцены, спокойно доедал тост с фаршем и мятным желе — предел кулинарных способностей матери.

Он всегда поражался силе, с которой эта покорная молчаливая женщина нанесла удар, — будто всю жизнь копила силы для одного-единственного, внезапного и решительного поступка. С того дня она уже мало на что годилась. Водитель помогал чем мог. Но однажды заявились власти и увели мать от покрытого коркой грязи и украшенного поверх салфеточкой мягкого кресла. Мальчика отправили в Тусон к приемным родителям, неким мистеру и миссис Смит, которые не переставали удивляться каждый раз, когда он входил в дверь или покидал крошечную мансарду, где сидел как сыч.

За несколько дней до шестнадцатилетия Водитель спустился из своей комнатки на чердаке со спортивной сумкой, вмещавшей все его пожитки, и