Абель Поссе Путешествие в Агарту

Агарта (Агартха) – от санскр. «недосягаемая»; во многих мистических учениях – таинственный город, средоточие высших сил, центр мира

Предисловие автора

Я был знаком с несколькими нацистами, которые нашли себе прибежище в Аргентине в мои студенческие годы. С тех пор меня не переставал занимать вопрос: что за тайное, необъяснимое убеждение заставило этих людей встать на путь смерти, кровавых жертвоприношений, личного и национального саморазрушения? Какая сокровенная сила выбила их из предсказуемой колеи немецкого бюргерства и его культуры, достойной всяческого уважения?

Наверняка их влекло не менее кровожадное божество, чем бог мексиканских индейцев.

Эта книга родилась в попытках найти ответ на тот давний вопрос. Немецкие писатели до сих пор изо всех сил пытаются узурпировать эту тему, но она тесно связана с сутью тоталитаризма и безумием уходящего века. Таким образом, эта тема значима для всего мира и чрезвычайно актуальна для Латинской Америки.

А. П.

«Похоже, Гитлер в последний момент от отчаяния обратился к магии, пытаясь отвратить неминуемое. Он воззвал к «высшим силам», чтобы те даровали ему победу».

Найджел Пенник^[1]

«Как объяснить англичанину, что судьба мира решается на Тибете?»

Луис Пауэлс^[2]

«Нацисты на протяжении всей жизни ежечасно преследовали священный фантом, который им удалось превратить в историческую реальность… Если довести эту мысль до логического предела, можно сказать, что они были героями сатанинской морали».

Долтон Трамбо^[3]

Глава I Из Сингапура дорогой посвященных

СИНГАПУР,

СЕНТЯБРЬ 1943 ГОДА

Я открываю этот блокнот, чтобы скрасить томительное ожидание. Я знаю, мне предстоит пережить нечто необычайное, и свидетелей этому наверняка не будет – во всяком случае, в финале.

Я весь в испарине из-за тропической влажности, приходится класть салфетку между запястьем и страницей. Отель «Эмпайр» – слишком высокопарное название для этого убогого заведения, из которого никак не выветрится дух британского упадка и где сейчас хозяйничают японцы. С деревянного балкона я бросаю взгляд на запущенный сад, заросший тростником. Дождь остервенело барабанит по огромным зеленым шелковым листьям. Каждые пять-десять минут он стихает, и растения словно переводят дух после пережитых мучений, подсчитывая нанесенный им урон: упавшие плоды, сломанные цветы, погнутые стебли.

На улице под пальмовым навесом не занятые работой носильщики и китайские кули^[4] играют в домино. Ставкой служат им трубки с опиумом. Они играют на грезы, на мимолетные наркотические удовольствия – нечто куда более ценное, чем деньги. (Ясно, что проигрыш означает для них самое худшее – остаться лицом к лицу с действительностью.)

Отсюда, с третьего этажа, можно разглядеть часть порта и воды, впадающие в Сингапурский пролив. Высится целый лес мачт: это японские грузовые суда день и ночь сгружают укрепления для обороны острова, на который не перестают претендовать англичане, считая его важнейшим стратегическим пунктом для своего господства на Востоке, ведь отсюда открывается путь в Индию. В ясную погоду можно разглядеть даже почерневшую трубу греческого грузового суденышка, которое работает на нашу разведывательную службу, «С. Д. Аусланд». На него я сяду на рассвете, с английским паспортом и замаскированный под англичанина, чтобы доплыть до Калькутты, а оттуда попытаюсь добраться до центра Высших Сил.

Долгие часы ожидания. Когда я пишу, мне становится легче. Это лучше, чем рассматривать себя в зеркале в ванной. Одиночество отступает. Это и возможность поразмышлять, и хитрая уловка, помогающая противостоять неумолимой разрушительной силе уходящего времени. С внешних обстоятельств я переключаюсь на свое глубинное «я». Я знаю, в одиночестве человек опускается. А этот внутренний собеседник, другой, который возникает, когда я пишу, делает одиночество более сносным.

Я ничем не рискую: при помощи простого химического трюка все эти слова превратятся в ничто. Полное ничто. (Это же ожидает и всю нашу культуру. Даже Данте, Ницше^[5] и моего любимого Гёльдерлина.^[6])

Я тщательно упаковал свои карты. Они замаскированы под английские лоции, которые чаще всего можно встретить в этих краях, всегда находившихся под имперской властью наших врагов. Сначала в путь пускались первооткрыватели и картографы, потом – оккупационные войска и наконец омерзительные миссионеры с Библией в руках и целый легион торгашей, контрабандистов и администраторов. Совершенный цикл, повторявшийся во всех уголках планеты.

Над этими английскими картами усердно трудились наши специалисты из института Аненэрбе,^[7] организации, которая занимается самыми секретными научными разработками для национал-социалистского правительства. Они отметили тропы и предполагаемые тайные центры, тем самым придав метафизическое измерение безделке, созданной британскими землемерами и торговцами.

Труды Аненэрбе – результат многолетних оккультных практик. Они обобщают почти недоступные сведения, восходящие к временам, когда, по предположениям, Александр Македонский^[8] совершал военные вылазки из Бактрианы^[9] и Александрии,^[10] а также к сомнительным интерпретациям передвижений последних ессеев по Центральной Азии после разрушения Массады легионами Флоруса.^[11] Помимо этого были приняты во внимание туманные знаки, которые Рудольф фон Зебботендорф^[12] оставил членам Общества Туле,^[13] безумные речи Дитриха Экарта,^[14] вернувшегося из Монголии. Были сделаны и попытки прояснить записи аббата Теодориха фон Хагена, сделанные по возвращении, уже после потери рассудка. Это была и впрямь адская работа.

Копия главной карты, воспроизведенная специальными чернилами на непромокаемой ткани, зашита в подкладку моей походной куртки.

Это та самая карта, которую развернул передо мной рейхсляйтер Мартин Борман, когда вызвал в свое орлиное гнездо, Оберзальцбах, для окончательного утверждения вверенной мне миссии.

Наконец-то после стольких лет учебы, проведенных в стороне от всего, из-за которых я не удостоился даже чести попасть на фронт, выбор пал на меня. Годы университетских штудий, отданные космографии, космологии, восточным религиям и языкам, исследовательская работа в институте Аненэрбе – теперь все это обретало смысл: я оказался посланцем,