плавают три трупа — и что? Одного из этих людей убила твоя подружка Ленни, которой уже и след простыл. Нам уже никогда не удастся доказать, что все случилось именно так, как мы рассказали, и, если ты думаешь, что я готова всю оставшуюся жизнь провести под ярлыком убийцы, то ты глубоко заблуждаешься, Джонни. Ты так же заблуждаешься, если считаешь, что я позволю арестовать и судить моего мужа, привлекать в качестве свидетеля мою дочь и без конца копошиться в этой грязи — бр-рр! Нет! Ни в какую полицию мы не идем! Мы ведем себя так, как будто ничего не случилось, и пусть все идет своим чередом. Ты меня понял?

— Ленни — не убийца, — упрямо возразил я.

— Ах, вот как? Я её оклеветала — да, Джонни?

— Монтес получил по заслугам.

— Кто ты, по-твоему, такой, Джон Кэмбер, что берешься судить — кто достоин жить, а кто — умереть? Как ты смеешь говорить мне, что Монтес получил по заслугам? Представляешь, каково бы нам жилось, если бы каждый из нас получал по заслугам?

— Бога ради, прекрати! — взревел я. — Не я ведь все это подстроил. Я ведь даже не подозревал, что у неё есть оружие. А ты — знала! Ты увидела, как Ленни достала его из сумочки, и тут же начала поносить Монтеса на чем свет стоит, чтобы он потерял голову от злости, а Ленни могла спокойно пристрелить его.

— К чему ты клонишь, Джонни? — тихо спросила Алиса. — Ты хочешь сказать, что Монтеса убила я?

— Я этого не говорил.

— А почему? Разве это не правда? Он ведь сказал, что убьет мою дочку. Я не умею долго злиться и ненавидеть, Джонни — ты отлично это знаешь, но я, не задумываясь, убила бы любого, кто пригрозил бы убить мою дочь — в том числе и твою паскудную девственницу Ленни, на которой пробы ставить негде.

Я не ответил. Говорить нам больше было не о чем.

Последняя оставшаяся у меня сигарета была выпачкана — то ли грязью, то ли кровью, — и, когда я предложил её Алисе, моя жена с негодованием отказалась. Тогда я закурил сам и, с наслаждением затягиваясь, задумался об Алисе. Она не уступила мне ни единого дюйма. Принято считать, что англичанки — мягкие, уступчивые, любезные и хорошие жены, но правды здесь столько же, как в утверждении, что все француженки сексуальны, а все русские ни дня не проживут без водки. Иными словами: доверяй, но проверяй.

Может быть, и в голове Алисы сложилось такое обобщенное понятие о мужчинах-американцах? Впрочем, я дал себе зарок, что отныне даже не буду пытаться гадать о том, что творится в голове Алисы.

Когда мы приближались к лодочной станции, я разглядел на причале темное пятно, посередине которого мерцал огонек. Пятном оказался Маллиген, а огоньком — сигара, которой он попыхивал. Мне даже невозможно передать вам, с каким нескрываемым облегчением он нас встретил. Привязал лодку и помог нам выбраться на пристань. Алиса передала ему спящую Полли, которая даже не проснулась. Забегая вперед, скажу, что Полли беспробудно проспала до одиннадцати утра.

Маллиген с нежностью прижал к себе спящую девочку, вгляделся в её безмятежное личико, а потом вернул её Алисе со словами:

— Очень славная у вас малышка, миссис Кэмбер. Она стоит того, чтобы спуститься за ней в ад.

— Мы и в самом деле побывали в аду, — вздохнула Алиса, горько усмехаясь.

— А я так нервничал, Кэмбер, что даже не стал ложиться спать, — признался Маллиген. — Я ведь — мелкая сошка, и потеря лодки с таким мотором подкосила бы меня. Так что я безмерно счастлив получить её обратно.

Тут и я вскарабкался на причал и у Маллигена отвалилась челюсть.

— В чем это ты, черт побери, так извозился?

— В крови, — просто ответил я.

— Господи, ты так истек кровью?

— Это не моя кровь, мистер Маллиген.

— Это верно — в противном случае, ты навряд ли смог бы передвигаться без посторонней помощи. Ну, пошли в дом — внутри нас ждет горячий кофейник. Там все и расскажете.

Мы зашли в его лачугу. Маллиген разложил на письменном столе надувные подушки, соорудив из них постель для Полли, которая спала без задних ног. Затем разлил по чашкам горячий и крепкий черный кофе, на который мы с Алисой с благодарностью накинулись.

— Да, Кэмбер, — произнес Маллиген. — Выглядишь ты, как мясник с бойни. С ног до головы в крови, волосы все слиплись и торчат. Настоящий берсерк после сечи. В какой мясорубке ты побывал?

— Я получил назад своего ребенка, — сказал я, тщательно взвешивая слова.

— Да, это я уже понял. Так что, расскажешь мне, что там случилось?

— Если мы вам это расскажем, мистер Маллиген, — то наша судьба окажется в ваших руках, — сказала Алиса.

Маллиген вытянул перед собой здоровенные заскорузлые ручищи с распухшими в суставах искривленными пальцами и синеватыми прожилками навек въевшегося масла.

— Не руки, а страх Божий, — вздохнул он. — Костяшки ещё в молодости расколотил, на ринге. Я ведь семь лет провел в профессионалах. Особых высот не достиг, но физиономии многих тяжеловесов до сих пор носят мои отметины. Ладно, чего сейчас вспоминать? А клоню я к тому, что руки мои хотя и безобразные, но честные. А дальше — вам решать.

— Хорошие у вас руки, — кивнула Алиса.

— Только, вот что, миссис Кэмбер. Если вы собираетесь обращаться к фараонам, то мне лучше ничего не рассказывайте. Ясно?

— Мы не пойдем к фараонам, — твердо пообещал я.

Тогда Алиса ему все рассказала. Коротко, но понятно и последовательно. Дойдя до кровавой схватки на палубе яхты, она даже несколько приукрасила мою роль. Не думаю, чтобы она решила приврать или преувеличить — мне кажется, что Алиса и в самом деле так все восприняла. Как бы то ни было, во взгляде Маллигена я впервые прочитал какое-то уважение. Мне стало от него немного не по себе, но на душе странным образом полегчало.

Когда Алиса закончила рассказ, Маллиген некоторое время сидел и молчал. Затем закурил сигару. Наконец, он задумчиво произнес:

— Черт побери, скверное это дело — быть соучастником убийства.

— Мы вовсе не соучастники, — вспыхнула Алиса.

— Любой человек, который присутствовал при том, как убивают другого, либо в той или иной мере знал об этом — становится соучастником убийства. Он, — указал Маллиген на меня, — вы и даже я — все мы теперь соучастники. Лодку ведь предоставил вам я. И как, черт побери, вы сумеете доказать, что этот Шлакман умер именно от потери крови?

— Мы это знаем.

— А доказать сможете?

— Вскрытие покажет, что мы правы, — убежденно произнесла Алиса.

— Возможно, покажет, или же — нет. А вдруг это Кэмбер продырявил ему башку своим кастетом? Да и Монтес — он ведь не какой-нибудь налетчик. Он дипломат.

— Да, я уже тоже об этом подумала, — хмуро сказала Алиса.

— В общем, история скверная.

— Да, мы согласны. Но вы-то нам верите?

— Я вам