весь мир. Нервничал, репетируя речь в номере отеля. Как следует глотонул оказавшейся весьма несвежей колы, которую кто-то из моих студентов оставил на телевизоре. Ведущие вечерних новостей трещали без продыху, я не слушал.

Я никогда не прочитал эту речь. В отеле уже начался пожар, моя смерть была предрешена. Завязывая галстук, я оглядел себя в зеркале, потом подошел к двери. Ручка оказалась тёплой. Я приоткрыл, за дверью стояла стена огня. Пламя вломилось в дверь, как голодный дракон. Я споткнулся, отступая назад, и уставился на огонь в изумленном восхищении.

Где-то в глубинах отеля раздался крик, и я разом сбросил чары огня. Мой номер на тринадцатом этаже, бежать некуда. И тут я подумал о машине. Ловким, привычным движением достал катушки Ренцеля, намотал вокруг тела. Огонь уже пошел по ковролину, между мной и последним возможным путем спасения стоял пласт пламени. Задержав дыхание, чтобы не наглотаться дыма, я вбил код на клавиатуре и нырнул внутрь времени.

Я возвращаюсь в эту точку снова и снова. Когда я вбивал последнюю цифру, дым уже не давал дышать. У меня оставалось примерно тридцать секунд жизни. За годы и годы я постепенно отщипнул от этого времени двадцать секунд. У меня ещё есть десять секунд жизни. Или даже меньше.

Я живу на время, взятое взаймы. Собственно, как и все, наверное. Но только я знаю когда и где кончится мой кредит.

ДЭНСЕР УМЕР девятого февраля 1969 года. День был тёмный и туманный. Утром он сказал, что у него болит голова. Для Дэнсера это было необычно, он никогда не жаловался на головную боль. Мы решили прогуляться в тумане. Он был прекрасен, мы очутились одни в странном, лишенном форм мире. Я совершенно забыл про его боли, но тут, разглядывая море тумана из парка над заливом, он упал. Дэнсер умер еще до того, как приехала скорая. Он ушел с загадочной улыбкой на лице. Я так и не смог понять эту улыбку. Может, он улыбался, потому что боль ушла.

Спустя два дня Лиза покончила с собой.

ВЫ ОБЫЧНЫЕ ЛЮДИ, у вас есть шанс изменить будущее. Вы можете рожать детей, сочинять романы, подписывать петиции, изобретать машины, ходить на вечеринки, избираться в президенты. Вы воздействуете на будущее любым своим поступком. Что бы ни делал я – я этого не могу. Для меня слишком поздно. Мои поступки, как письмена в несущейся воде. Не имея никакого влияния, я не несу ни малейшей ответственности. Между любыми моими поступками нет разницы. Вообще никакой.

Поначалу, сбежав от огня в прошлое, я перепробовал всё, чтобы изменить это. Останавливал поджигателя, сообщал в мэрию, я даже отправился в свой собственный дом и поговорил сам с собой, объяснил, почему не надо ехать на конференцию. Но на время это не действует. Неважно, что я делаю, связываюсь с властями или взрываю отель. Когда я достигаю критической точки – моей судьбы – момента, когда я сбежал в прошлое, – я исчезаю, где бы ни был – и опять оказываюсь в горящей комнате гостиницы. И пламя всё ближе. У меня есть десять секунд, чтобы сбежать. Каждый раз, как я ныряю в море Дирака, все, что я менял в прошлом исчезает, вымывается. Иногда я воображаю, что изменения, которые я внес в прошлое, порождают новые будущие. Хотя и знаю – это далеко не обязательно так. Когда я возвращаюсь в настоящее, все перемены стираются рябью сходящейся волны, – также, как следы мела на доске исчезают после урока.

Однажды я вернусь и встречусь со своей судьбой. Но сейчас я живу в прошлом. Полагаю, это замечательная жизнь. Вы привыкните к факту, что любое ваше действие не оказывает никакого влияния на мир. Это даст вам чувство свободы. Я был в таких местах, где не бывал никто и видел вещи, которые не видел никто живой. Конечно, я забросил физику. Что бы я ни открыл, это не переживет той роковой ночи в Санта-Круз. Может, кто-то продолжит ради чистого удовольствия от наслаждения знанием. Лично я – уже проскочил эту станцию.

К тому же есть утешение. Всякий раз, как я возвращаюсь в комнату отеля, не меняется ничего, кроме моих воспоминаний. Мне опять двадцать восемь, я снова ношу тот же самый костюм-тройку, и на моем языке опять мутный привкус несвежей колы. Каждый раз, когда я возвращаюсь, я расходую еще немного, еще капельку времени. Однажды у меня его не останется.

Дансер тоже не умрёт никогда. Я ему не позволю. Каждый раз, как я дохожу до этого последнего февральского утра, до того дня, когда его не стало, затем я возвращаюсь в 1965 год, в тот прекрасный полдень в июне. Он не знает меня, он никогда меня не знал. Но мы встречаемся на том холме, из всех – единственные двое, кто хочет наслаждаться этим днём ничегонеделания. Он лежит на спине, лениво перебирая струны на гитаре, надувает мыльные пузыри и завороженно смотрит на облачно-голубое небо. Позже я познакомлю его с Лизой. Она не хочет знать никого из нас, но ничего страшного. Времени у нас всех впереди в изобилии.

"Время, – говорю я Дэнсеру, лежащему в парке на холме, – Его здесь так много".

"Здесь оно всё" – отвечает он.