ней согласиться. И вот тут надо, как с деньгами: быстрые и большие деньги за плевую работу - всегда обман. Не надо искать легких тоннелей. Не надо слушаться белых фигур. Все стоящее - дорого, трудно и медленно. Даже стриптиз, как выяснилось от Элечки. Ведь у нас остается еще тонкое удовольствие момента...

Да, все стоящее - дорого, трудно и медленно, но обратное не верно. Ваца, надеюсь, выкарабкается. Я звоню ему по пятницам и спрашиваю, как он. Спрашиваю без мессианских потуг. Даже если он делает вид, что не видит в том смысла. Смысл найдется.

Потом случился разговор с Марсиком, нетелефонный по телефону. Я в ужасе спрашиваю, неужто он из монастыря. Да, говорит, несомненно, прямо с черной мессы. Мы встретились. Я говорю: "Ты все знаешь?" Он отвечает, что сделал все, что мог. Он с Вацей на связи. Тон не без самодовольства, отчего мне стало брезгливо, но Вацлав потом подтвердил, что это он сгоряча про Марсика, что тот не тварь, копнул нужную родню и розыск объявили раньше положенного. Опять странные марсовы связи... Но ничего более он сделать был не в силах.

Я молчу траурно. Марс мне говорит: сейчас же назови быстро все, что не любишь. Я напрягаюсь, недоуменно перечисляю. Не люблю колющие-режущие, насилие, эмалированные кюветки, баки с кипятком, остроконечные ограды, винтовые лестницы, последние этажи, скользкие перекладины, кульбиты на бревне, окровавленные ватки... ненавижу жуткие правдивые истории, не могу простить Набокову дочку из "Камеры обскура"...еще конкурсы, экзамены, тесты, медосмотры, средний рост, средний вес, - тут уж, разумеется, Набоков не причем.

Затем Марсик требует, чтобы я все это в голове своей стерла и перечислила все, что люблю. Я слушаюсь. Сперва тянет упомянуть лингвистическое удовольствие. Люблю, значит, слова: регтайм, сан-пеллегрино, Саграда Фамилия, ломборджини, рококо, "ариведерчи Рома"... имена - Анна, Арсений, Аркадий, Артур, Джан-Мария Волонте, Джакомо, Хьюго, Бартоломью... исчерпывающе про любимое на вскидку не расскажешь, мы привыкли прятать его неглубоко, но вбок куда-то, для встречи с добрым человеком, для нечаянного успокоения.

А вот и неправильно, объясняет Марсик, надо любимое держать наготове. Чуть нависла тучка-тоска, сразу бульк - и в любимое. Так и жить. Я с недоверием: "Больно просто поешь!" Он усмехнулся: "Старею. Тейк изи, такие дела".

И наказал мир лучший соединять с миром сволочным. Протянуть сообщающую трубочку и создать тягу. Объяснял, что все уже создано и надо только умело подсосаться. Мы шли с Марсюшей в темноте до метро, и я пыталась логично оппонировать. Что нет никаких раздельных миров и ни к чему нельзя безнаказанно подсасываться и манипулировать некрепкими душами, что нужно просто любоваться естественным отбором в своем саду или, напротив, быть гипербореем, спасая слабые особи... Дарвин, Вейнингер, помнишь про них?! Воздастся когда-нибудь и неумелому творцу! Марсик не дебатировал в тот день со мной. Он пообещал, что эту тему мы еще разовьем. Но больше мы не встретились.

А я все развиваю. Да и красная планета никуда не делась. Желаю всем здравствовать.

Москва, 2003