охоту; чутко настороженного, трепещущего зайца с поднятыми ушами. В мнимом покое и тишине чащобы, на земле и под землей, в кустарнике и на деревьях, на поверхности болота и в его глубине — всюду живые существа боролись друг с другом не на жизнь, а на смерть. А разве сам он, Вагуриа Сквери, не поступает так же, как обитатели лесов? Разве не ведет он на верную гибель этих турецких посланцев?

На их пути простерлось широкое, топкое болото, а над ним — ясное небо и золотое солнце, клонившееся к закату. Вагуриа взглянул на солнце: по нему можно было определить, что верная дорога пролегает по ту сторону болота. Но обойти болото ни справа, ни слева невозможно. Оставался один путь: прямо, наперерез. На той стороне росли несколько высоких тополей. Надо срубить один из них и уложить на болото вместо моста. Вагуриа Сквери внимательно разглядел трясину. Из болота торчат полусгнившие ветки ольхи и ясеня, остатки стволов. Выдержат ли они его тяжесть? Остальные путники тоже всматриваются в трясину, затем переводят взгляд на Вагуриа Сквери. А Вагуриа поднимает глаза на Тагу: «Да поможет нам бог, отец!»

Юноша нагнулся, засучил и без того короткие штаны, взял у Тагу топор, заткнул его за пояс.

— Осторожно, Вагуриа! — предупредил его Кешан Чиладзе.

Вагуриа не любил пустых слов. Недовольно, дерзко тряхнув головой, он ступил в болото. Прыгнул на остаток пня, торчавшего из трясины, оттуда на ветку, затем на другую, снова на пень, все дальше и дальше, ловко и легко, как козуля. Люди на берегу не отрывали от него глаз. Тагу замер, перестал дышать. Земля уходила из-под его ног.

— Берегись, сынок!

А Вагуриа достиг уже середины болота и продвигался дальше. Но на одном пне он задержался: следующая ветка, на которую можно было прыгнуть, оказалась слишком далеко.

— Прыгай, сынок!

Нет, тут не допрыгнешь. А гнилой пень стал уже расползаться под ногами Вагуриа, он вот-вот погрузится в трясину.

— Прыгай же, сынок, прыгай!

Болото доходит уже до лодыжек Вагуриа, вокруг него колышется и булькает мерзкая, липкая жидкость. Он хочет прыгнуть, но болото уже не отпускает его.

— Лови, сынок! — кричит Тагу и бросает ему конец веревки.

Но веревка коротка, Вагуриа нагибается, чтобы протянуть к ней руку, и погружается до подмышек в трясину. Тогда эту веревку связывают с другой и снова бросают Вагуриа, но болото уже успело сковать ему руки. Теперь видны только расширенные, полные ужаса глаза…

— О-тец… — пронесся над болотом истошный, звериный крик, и болотная жижа, отвратительно булькая, сомкнулась над Вагуриа Сквери.

Стон вырвался из груди Тагу, но лицо его ничего не выражало: лучи заходящего солнца глядели в его невидящие глаза. Вот бежит за водой, весело припрыгивая, Цау. Вот пастухи ведут Куджи: один впереди, двое позади. Исчезла Цау, скрылся за поворотом Куджи, а болото все булькает, черными пузырями поднимается кверху дыхание Сквери…

Тагу видит побелевшие, полные ужаса глаза Сквери, его протянутые за помощью руки, слышит его истошный крик, и не может ступить ни шагу: он падает на землю, как подкошенный косой. Кешан Чиладзе склонился над ним, чтобы оказать помощь, но тут же отдернул руку: Тагу был мертв.

Зашло солнце, тень легла на болото, на неподвижное лицо Тагу, мир погрузился во мрак и тишину.

Синту

1

Синту видела сквозь щелку в двери, как Чонти на балконе снял с гвоздя саблю и копье, вышел во двор и быстро зашагал по тропинке. Девушка так смотрела, будто хотела остановить его, но он не оглянулся. И вот Синту стоит, опершись голым плечом о косяк двери, и задумчиво глядит вслед Чонти…

«Зря ты сердишься на меня, дорогой! Не виновата я. Не могла же я запретить господину смотреть на меня! Он господин, а я его раба… Какая сила сковала меня? Почему отпустила я Чонти, не побежала за ним? Но я знаю его: стоит ему переступить через порог, как он перестанет сердиться… Да, я знаю его сердце — стоит ему переступить через порог, и он тут же забудет обо всем!..»

Смотрит Синту на дорогу, по которой ушел Чонти. Далеко-далеко убегает она и пропадает в знойном мареве. Щурит Синту свои большие глаза, и снова видится ей Чонти. На нем короткая, ладно пригнанная чоха и мягкие сапоги. Через плечо перекинута сложенная вдвое бурка, за поясом — сабля и широкий меч, в руке на весу — копье. Все дальше и дальше уходит он своим упругим, размеренным шагом.

Обширный двор перед господским дворцом пуст. Дрожит и тускло мерцает отяжелевший от зноя воздух. И хотя Чонти давно уже скрылся, из глубины амбара, из винного погреба, из пекарни и конюшни, из виноградника и огорода смотрят на тропу десятки глаз: выдержит ли Синту? Когда девушка показалась в темном прозоре открытой двери, все взоры тотчас же обратились к ней.

«Я должна была догнать его! Я же ни в чем перед ним не виновата: разве закажешь господину глядеть на меня, на то он и господин! Я должна нагнать Чонти! Сбор воинов назначен возле шатра Арзакана…»

Девушка перешагнула через высокий порог, подол платья поднялся к колену и вновь скользнул вниз.

Синту идет по двору. Люди следят за ней. Вот она поравнялась с дворцом, который высится посреди пустынного двора, гордо вздымая вверх крытую сверкающей черепицей кровлю. Синту бросила быстрый взгляд туда, где в густой тени ореховых деревьев находилось окно Сесирква Липартиани, ее господина. Тяжелый занавес закрывал окно, Сесирква еще ранним утром отправился к месту сбора воинов. И Чонти ушел туда, он всегда сопровождает господина в походах. Если бы не десятки следящих за нею глаз… Ну и пусть смотрят, пусть думают о ней, что угодно!..

Синту уже бежит, она изо всех сил спешит к шатру Арзакана. Юноши, увидев ее, восхищенно переглянулись, мужчины подкрутили усы, старики заулыбались, а женщины с завистью вздохнули.

2

К полудню зной усилился. Небо дышало жаром, как раскаленная сковородка. Синту выбежала на пологий берег Техуры и с разбегу остановилась. Речка была полна лошадей, они понуро стояли в воде. На другом берегу, в лощине, вокруг шатра Арзакана лежали вповалку обессилевшие от зноя воины.

«И Чонти там, — перед ее глазами возникло сердитое лицо Чонти. — Я всего только улыбнулась господину! А что мне было делать? Я же раба его, а он господин мой!»

Синту, не раздумывая, кинулась в воду. Обычно холодная Техура была насквозь, до самого дна, прогрета солнцем. Выйдя на другой берег. Синту побежала к возвышающемуся шатру Арзакана. Ее босые ноги оставляли влажные следы на раскаленной, пересохшей от зноя земле. Воины, видимо, заметили девушку,