дома!

На это ему нечего было возразить.

Мы ехали мимо Центрального парка. Конечно, я здесь часто гуляла, но все впечатления изгладились из памяти. Мы миновали парк, свернули на широкую улицу, потом повернули еще раз. Я читала таблички на домах: 5-я авеню, 92-я стрит. Одинаковые многоэтажные дома казались знакомыми, будто я видела их когда-то во сне.

— Как идут дела на ферме? — спросила я, чтобы отвлечься от этих мыслей.

— Неплохо. Шесть лошадей, двадцать коров, дюжина свиней и, конечно, куры. Ко всему прочему еще три пса.

— Кажется, раньше их было меньше?

— Вы правы, — Эндрюс улыбнулся. — Дог нам достался от вашего двоюродного брата, когда он переехал в Нью-Йорк. Другой двоюродный брат женился, а жена терпеть не может собак, — нам пришлось приютить его таксу. Из старожилов — Барон, овчарка.

— Барон, — повторила я.

Эта кличка напомнила мне о чем-то далеком. Я глубоко вздохнула и взглянула в окно.

— Если я не ошибаюсь, мы снова проезжаем мимо парка…

— Извините. Кажется, я повернул не туда.

Я посмотрела ему прямо в глаза.

— Зачем вы обманываете меня, мистер Эндрюс. Вы повернули специально.

Он кивнул без тени смущения.

— Вы хотели проверить, как я буду реагировать? Может быть, что-нибудь вспомню. Увы, не надо забывать, что у меня полная амнезия, — я с усилием рассмеялась. — Может быть, я когда-то жила здесь?

Он снова кивнул:

— Девяносто вторая улица. Между Мэдисон и Пятой авеню.

— Теперь понятно, почему дома мне показались такими знакомыми. Я столько раз мимо них проходила, когда выгуливала Барона…

Я запнулась.

— Да, — сказал он. — Барон — это ваша собака.

— Значит, вы сделали это специально?

— Я думал, это поможет вам вспомнить. Как видите…

— Зачем вам понадобились мои воспоминания! Зачем?! — я едва не расплакалась от бессильной ярости, однако поспешила взять себя в руки. — Не делайте больше этого, пожалуйста… Барон… С ним все было в порядке, когда меня забрали в клинику? Я имею в виду, я не забывала его кормить?

— Ни одного дня. Вы забывали о себе, но не о Бароне.

— Откуда вы знаете?

— Меня послали в Нью-Йорк решить вопрос с вашей квартирой. Ваша подруга забрала пса. Она же устроила вас в клинику и позвонила отцу.

— Это была Мэгги Паркер. Доктор Джеймсон говорил, что она несколько раз приезжала в клинику, пыталась увидеться со мной, но я все время отказывалась. — Я рассмеялась. — Неблагодарно с моей стороны, правда?

Эндрюс ничего не ответил. Машина выехала на шоссе.

— Значит, вы видели мою квартиру? Наверное, все было завалено пустыми бутылками из-под виски?

— В квартире не нашлось даже капли спиртного.

— Вы лжете.

— Чего же ради? Если честно, я ни разу не слышал, что ваше… несчастье было связано с пьянством.

— Так мне говорил доктор Джеймсон. Но откуда я могу знать, что было на самом деле? Бедный Барон! Я так запустила его. Когда я стала бояться выходить из квартиры, ему пришлось довольствоваться балконом… Там, кажется, был балкон?

— Да…

— Теперь я припоминаю. Кухня была совсем крохотной: только-только повернуться. А ванная — я до сих пор не представляю, как там можно было мыться. Не квартира, а конура. У меня как раз подходило к концу пособие, и выбирать не приходилось. Хотя что толку вспоминать все это, жалеть… Нет, я не жалею о том времени. Тогда я, по крайней мере, была свободна. Понимаете, свободна…

Мне вдруг стало стыдно за свою чрезмерную болтливость. Нужно держать себя в руках. Все, что было связано с Нью-Йорком, я видела, как в тумане, но одно действительно было бесспорно: с тех пор, как я оставила Ньюбери и переехала в город, меня не покидало ощущение свободы.

И теперь я ехала обратно в Ньюбери. Без гроша в кармане, больная и беспомощная.

Глава третья

Дом был освещен луной.

Длинные тени протянулись к берегу озера. В воде отражались огни, с противоположного берега доносились смех и музыка. Лунный свет прочертил над сумрачной глубиной светлую дорожку. Стоя возле причала, я смотрела как завороженная на воду, и мне хотелось пройти по этой дорожке. Внезапно из темноты вынырнуло и приблизилось мужское лицо в странной, застывшей гримасе. Где-то вдалеке застрекотал лодочный мотор, заглушивший музыку и смех, и в этот момент…

— Нет! — закричала я. — Нет!

Я открыла глаза, разбуженная собственным криком. Эндрюс с силой вдавил педаль. Взвизгнули тормоза, сзади кто-то громко сигналил.

— Все в порядке? — Эндрюс внимательно взглянул на меня.

— Да-да. Я, кажется, заснула…

— Как сурок. Вы спали почти три часа.

За окном сгущались сумерки. Похолодало, и я только теперь заметила, что Эндрюс накрыл мои ноги пальто.

— Спасибо. Мне, кажется, снился кошмар.

— Надеюсь, все позади. Из-за вашего крика мы чуть не попали в аварию.

— Простите. Вы, наверное, уже устали от дороги. Я бы с радостью вас сменила, но мои права… — Я не стала продолжать, это было бессмысленно. Получу ли я когда-нибудь новые?

— Не извиняйтесь. Несколько часов за рулем едва ли можно назвать серьезным испытанием. Кстати, вы не проголодались?

— Как волк. По правде сказать… — я заколебалась, вспомнив, что у меня нет денег.

— Об этом можете не беспокоиться, — он словно прочитал мои мысли. — У меня имеются строгие инструкции не морить вас голодом.

— Тогда едем в первую же закусочную, если таковые есть на этой дороге! Больничное меню мне, признаться, порядком надоело.

— Могу себе представить. — Он припал к рулевому колесу, и уже через десять минут мы подъезжали к мотелю с ресторанчиком.

Я попыталась открыть дверцу, но ничего не получилось. Эндрюсу пришлось перегнуться и помочь мне. Тело не слушалось, словно разбитое параличом, даже недавний сон не освежил меня. Неуверенно ступая, я вышла из машины. Эндрюс подхватил меня под руку и помог преодолеть несколько ступенек до входной двери.

Официантка принесла аппетитно дымящиеся отбивные. Сочные куски говядины истекали жиром на сахарных косточках. Эндрюс заказал бокал пива, я — мартини. К концу трапезы я почувствовала себя настолько уверенно, что решилась на второй мартини.

— Долго нам еще ехать?

— Достаточно. Нужно поторопиться, чтобы успеть до полуночи, — он потянулся за сигаретами.

— Отлично. Хотя бы не сразу увижу это чудовище. Никогда не любила этот дом, даже в детстве! «Хон…», «Хох…» Господи, совершенно вылетело его название!

— «Хогенциннен».

— Правильно, «Хогенциннен». Ужасное название! Как у средневекового замка. Проклятая немецкая сентиментальность! — Второй бокал мартини был явно лишним. Это я понимала, однако не