* * *
В лилово - белом ртутном свете, Прозрачнее чем мотыльки Качаются в газонах эти Немыслимые табаки.
В ночи июльской, терпкой, спелой Их юбки – острою звездой – Смешались с легким платьем, с телом, С порывом ветра, с резедой...
И рядом с женщиной случайной На эскалаторе ночном Ноздрями тронешь запах тайны, Которой не заметишь днём.
* * *
Я. Гордину
Вызывает безумную жалость То, что жизнью когда-то считалось: Парапеты, огни, мостовая, В переулках поспешность объятий, Эти ржавые скрипы трамвая И кресты кораблей на закате... Вызывает нелепую жалость Этот новенький крест над собором, Эти сборища, сборнички, сборы, И заклеенные заборы У метро – что ещё не распалось.
И ещё – бесполезная жалость К тёмным сводам стеклянных вокзалов, К тем прохожим, теряющим тени. К одичанию их сновидений, От которых на стенках осталась Память кухонных в-гости-хождений...
И когда непонятным укором По плащу шебуршит осторожно Мелкий дождь ежедневного вздора – Быть прохожим почти невозможно: Так храбрится он, ветер осенний, Так нелепо, отважно, несложно Как с фасада подкрашенный город... И прожектор подсветкою ложной Разукрасит его, обесценит, Перепутав прологи с финалами, Бросит вниз на колючие тени Фонарей, отражённых каналами.
* * *
В городских садах с цветниками, В беседках больших, восьмигранных Духовые оркестры играли И качались алые канны. А майоры в бордовых петлицах Дирижировали оркестрами, И не знали, что будут сниться Всем, на клумбах оставившим детство. Изменялись, смещались предметы: Стали вместо петлиц погоны, Стали вместо скамеек – вагоны И зима обгоняла лето; Так волчатам эвакуации Раскрывалось всё невпопад, И журчал кипяток на станциях, На кривых деревянных станциях – В полувеке тому назад. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . С трех сторон Пиренеи глядят На рожденье безвестной речки. Этот белый канат – водопад, Эти черные скалы – вечность. Брызги лет разлетаются в стороны, А из нагроможденья камней, Геликон, барабан, валторны – С каждым всплеском звучней и звучней. Как? Опять? До чего ж он некстати – Тощий вальс городских садов! Ведь на каждого больше чем хватит Убегающих городов, Эмиграций, эвакуаций И газет и картонных лат... А в конечном счёте приснятся Только скалы и водопад.
Тут-то и вспомнишь всех отшумевших... В воздухе пусто. Зябко взвешен В пыли водяной рассвет. Чернолаковых скал фон. Остывшей земли портрет. Капель по камню – звон, звон.
Цирк Гаварни, Пиренеи
* * *
В. Станкевичу Мы не допили Кубок Большого Орла И нелепой расплата за это была. Трехсотлетнее в кубке прокисло вино, Да и сам проржавел он, и вспучилось дно. Отвалился орёл – подбираем опять Поиграть-побренчать, на штаны проливать.
Сам Кабатчик не допил: он бронзовым стал, И плывун подмывает его пьедестал, На губах трехсотлетнего уксуса вкус, Жжется оцет[3], совсем как змеиный укус: Спотыкается конь, а змея-то цела...
Мы не допили Кубок Большого Орла.
* * *
Глядишь в передней по углам, На темной вешалке – пальто, Как будто точно кто-то там, А приглядишься – нет, никто. Ну, утешайся хоть бы тем, Что мирны и беззвучны сны, Гитарных струн, как будто семь, А приглядишься – ни струны!
Судьба-то вовсе не слепа: В ковчег несчётных тварей Ной Набил, – такая уж толпа, А не осталось ни одной! Ну что, без лампы Алладин? Твой мир – он был для всех открыт, – Зато теперь торчишь один Среди растресканных корыт. В сумятицу собьются сны В толкучке мыслей расписной – Как будто было две страны, А в результате – ни одной.
Стоишь под радугой живой, Но мыльным пузырём – итог: Как будто свет над головой, А приглядишься – нет, не Бог.
* * *
Вдоль по улице – холодные дожди. Что противней середины ноября? Ведь ноябрь и позади и впереди, И в тебе самом, по правде говоря. Ну да что там, – вон цветы полить пора, Или, может почитать… (Уже с утра???) Да на полках всё бесполые тома, Как заброшенные полые дома… Ах, какая невесёлая зима, Ах, какие весёлые стихи!
Попытаться, что ли, псину расчесать? Или что-нибудь такое написать? Очень хочется каких-то ярких строк, Да, как видно, не пришёл ещё им срок: Вот откупорить бы звонкие слова, Но придётся дожидаться Рождества! Право, стоило так радостно жить, И листать, листать никчёмные тома, Чтобы тридцать лет спустя повторить: «Впереди – бесконечная зима». Ах, какие весёлые стихи!
ПИРЕНЕЙСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
Сквозь туман кремнистый путь блестит... М. Лермонтов
1. (К фотографии Б. Великсона) И окна в туманах невнятны, И свет рассеян неровно, И выцветают пятна Памяти неподробной, И выцветают тучи От серого, талого снега, И выступают сучья. На фоне желтого неба, А кроме желтого света – Ну что еще есть на свете? Не оторвать от ветра Ивы черные плети, От их свистящего гнева – Марта вздорную сущность: На фоне желтого неба Кривые черные сучья.
2. Беззаботно сбежишь с порога, Ключ – в кусты, а тоску – в репейник. И пускай поначалу дорога Черная, как кофейник – И пускай, не успев начаться, Громоздит она новые беды – Лишь бы не возвращаться По своему же следу.
3. Овечьи склоны лукавы, Смолою капает ель, Остатки лавы, шуршащие травы – Лучшая в мире постель! Так может, и вправду хватит Мелькания городов, И лучше, как Гёте, в халате Протирать диваны годов? Но не на диваны мы сели – На ведьмино помело – И – пустыня... И нет спасенья – И от скорости скулы свело!
«В нынешнее не вживаясь, Настоящего не оценив, Тупо к будущему взываем, Да из прошлого строим миф»[4] ... А на козьих копытцах кто-то, Не сатир и не фавн – Иной, Все дергает за веревку, Подозрительно схожую со струной...
4. Тут, где в титанов древние боги Кидались обломками скал, На кремнистой, блестящей дороге Я в потемках что-то искал...
В мешке утаили шило – Вот и