действительно приобщаешься к подлинной жизни и сво­рачиваешь с избитой дороги. Гляжу по утрам в готическое окно и с трудом верю, что средние века давно прошли». Письмо было при­слано из Монтериано и заканчивалось довольно удачным описанием чудесного городка.

-    Наконец-то ей хоть что-то нравится, - заметила миссис Герритон. - Да и то сказать, прожив три месяца с Каролиной Эббот, любой станет лучше.

Тут как раз вернулась из школы Ирма, и миссис Герритон прочла ей письмо матери, тщательно выправляя грамматические погрешно­сти, так как была горячей сторонницей поддержания родительского авторитета. Ирма слушала вежливо, но сразу же заговорила о хоккее, которым была всецело поглощена. Днем им предстояло голосовать за цвета - желтое с белым или желтое с зеленым. Что по этому пово­ду думает бабушка?

У миссис Герритон, естественно, было на этот счет свое опреде­ленное мнение, и она невозмутимым тоном изложила его, невзирая на протесты Генриетты, которая считала, что цвета для детей необя­зательны, и Филипа, который считал, что такое сочетание красок чу­довищно. Миссис Герритон гордилась успехами Ирмы - та заметно совершенствовалась, и ее нельзя уже было называть вульгарным (а что может быть ужаснее?) ребенком. Миссис Герритон стремилась сформировать ее характер и манеры до возвращения матери. Поэтому она ничего не имела против неторопливых перемещений путеше­ственниц по Италии. И даже сама предложила им задержаться там сверх года, если возникнет такое желание.

Следующее письмо было тоже из Монтериано, и Филип пришел в восторг.

-    Они там уже больше недели! - воскликнул он. - Даже меня бы на это не хватило! Вероятно, им там действительно нравится, если они мирятся с тамошним отелем.

-    Непонятное создание - человек, - проговорила Генриетта. - Что они делают целый день? И наверняка там нет церкви.

-    Там есть церковь Святой Деодаты, одна из красивейших церк­вей в Италии.

-    Я имею в виду англиканскую церковь, разумеется, - недоволь­но поправила Генриетта. - Лилия обещала мне по воскресеньям все­гда приезжать в большие города.

-    Если она побывает на богослужении у Святой Деодаты, то най­дет там больше красоты и искренности, чем во всех Кухоньках Ев­ропы.

Кухонькой он именовал Сент-Джеймскую церковь, небольшое унылое здание, которое усиленно посещала его сестра. Ее всегда обижали его насмешливые намеки, и миссис Герритон поспешила вмешаться:

-    Не надо, дорогие, перестаньте. Послушайте письмо от Лилии:

  «Мы очарованы городком, не могу выразить, как я благодарна Фили­пу, ведь это он посоветовал мне заехать сюда. Дело не только в том, что город такой своеобразный, а еще и в том, что итальянцы пред­стают здесь неиспорченными, во всей простоте и очаровании. Фрес­ки божественны. Каролина - сама доброта и целиком погружена в рисование».

-   На вкус, на цвет!.. - проговорила Генриетта, всегда высказывав­шая какую-нибудь банальность с таким видом, будто это афоризм. Она, непонятно почему, относилась к Италии враждебно, хотя ни­когда там не бывала. Единственный ее опыт в отношении визитов на континент состоял в том, что она изредка проводила шесть недель в протестантской части Швейцарии.

-    Уф, Генриетта невыносима! - произнес Филип, как только сес­тра вышла из комнаты.

Мать рассмеялась и велела не дразнить Генриетту. Появление Ир­мы, опять отправлявшейся в школу, положило конец обсуждению этой темы. Не только в религиозных трактатах дитя бывает миро­творцем.

-   Одну минутку, Ирма, - окликнул ее дядя. - Я иду на станцию и могу осчастливить тебя своим обществом.

Они вышли вместе. Ирма была польщена, но разговор не клеил­ся: Филип не обладал даром общения с детьми.

Миссис Герритон задержалась за столом, перечитывая письмо Лилии. Потом вместе с кухаркой убрала со стола, заказала обед и по­могла горничной начать уборку в гостиной (уборка всегда произво­дилась по вторникам). Погода стояла прекрасная, было еще утро, она решила немного поработать в саду. Она позвала Генриетту, успев­шую оправиться от оскорбления, нанесенного Сент-Джеймсу, и они вышли вместе в огород, чтобы посадить некоторые ранние сорта овощей.

-    Горошек мы оставим на конец, его сеять веселее всего, - реши­ла миссис Герритон, умевшая всякую работу превращать в удоволь­ствие. Она отлично ладила со своей немолодой дочерью, хотя обще­го у них было не много. Воспитание Генриетты оказалось чересчур удачным. Как выразился однажды Филип, она «проглотила все глав­ные добродетели, но не смогла переварить их». Генриетта, благочес­тивая, патриотичная и вообще большое моральное подспорье в доме, была лишена той гибкости, того такта, которые так высоко ставила ее мать, но с которыми надо родиться. Дай Генриетте волю, она вы­нудила бы Лилию к открытому разрыву и, что еще хуже, довела бы до того же Филипа еще два года назад, когда он помешался на Ита­лии и всячески насмехался над Состоном и его обычаями.

-    Какой позор, мама! - возмущалась она тогда. - Филип высмеи­вает все - книжный клуб, дискуссионное общество, карточный клуб, благотворительный базар! Людям это не понравится. А наша репута­ция? Дом, раздираемый противоположными убеждениями, непрочен.

Миссис Герритон ответила тогда незабываемой фразой: «Пусть Филип говорит что хочет, но он не сможет помешать нам делать то, что хотим мы». Генриетта нехотя согласилась с ней.

Они посеяли сперва более скучные растения и, когда наконец пе­решли к горошку, испытали чувство приятной и заслуженной уста­лости. Генриетта натянула шнурок, чтобы ряд вышел прямым, а мис­сис Герритон процарапала бороздку заостренной палочкой. Покон­чив с этим, она взглянула на часы.

-     Уже двенадцать! Пришла вторая почта. Сбегай посмотри, нет ли писем.

Генриетте идти не хотелось.

-   Давай разделаемся с горошком. Писем больше не должно быть.

-    Нет, милочка, будь добра, сходи, я посею горошек, а ты засып­лешь бороздку. Смотри, чтобы птицы до него не добрались!

Миссис Герритон постаралась, чтобы горошинки текли из гор­сти равномерно, и в конце ряда осталась очень довольна - никогда она не сеяла удачнее. А горошек, между прочим, стоил не так уж дешево.

-    В самом деле, письмо от миссис Теобалд! - сказала, вернув­шись, Генриетта.

-    Прочти вслух. У меня руки грязные. Не выношу тисненую бу­магу.

Генриетта надорвала конверт.

-    Не понимаю, - сказала она, - какая-то бессмыслица.

-   Ее письма всегда бессмысленны.

-    Нет, наверное, оно глупее обычного, - проговорила Генриетта дрожащим голосом. - Знаешь, прочти ты, мама. Я что-то не сообра­жаю.

Миссис Герритон со снисходительным видом взяла