Повесть был жестокий бой

Январь 95 года

Битиё определяет сознание

Он лежал на бетонном полу Президентского Дворца и поначалу я принял его за мужской, но, подойдя поближе, понял, что труп был женским. В каком-то жутком и тупом оцепенении я долго смотрел на это мёртвое тело и с усилием старался понять, что же здесь произошло...

Как и всё вокруг она была покрыта густым слоем серой известково-бетонной пыли, но даже сквозь такой макияж войны можно было различить, что ей было около пятидесяти лет. Из-за серого налета её негустые волосы и лицо были цементного оттенка, отчего невозможно было определить чеченка это или славянка. Я с трудом сглотнул пересохшим горлом, хотел было откашляться, но безрезультатно. И никак не мог отвести взгляда... Лоб, нос, щёки и подбородок чернели входными пулевыми отверстиями от длинной автоматной очереди, которая была выпущена в упор чтобы заглушить страшный женский крик... Но даже после её смерти женщина пусть уже беззвучно, но всё-таки продолжала дико кричать от нечеловеческой боли, пронзившей всё её тело. Рот был широко открыт в этом предсмертном вопле отчаяния и ужаса... Автоматные пули искромсали её губы и дёсна, искрошили зубы, убили в ней жизнь... Но и после всего этого её мёртвое тело, принесённое какими-то извергами в жертву смерти, продолжало немо и страшно издавать всю её предсмертную муку...

"Солдатская это мать?.. Или же местная чеченка?.."

Она представляла собой одну туго натянутую струну, когда голова и шея стремились вверх, а ступни ног были выпрямлены как у балерины. Её руки от низко опущенных плеч до изогнутых наружу пальцев в таком же нечеловеческом напряжении тянулись вниз вдоль бёдер... Снаружи бёдер... Тогда как из низа её живота торчал какой-то деревянный предмет... Из-за чего я и принял этот женский труп за мужской... По характерно округлому набалдашнику вдруг стало ясно, что это черенок обычной штыковой лопаты... Причём не от малой сапёрной лопатки... А от обычной штыковой лопаты длиной более метра. Но здесь, то есть снаружи была видна только небольшая часть черенка длиной в десять-пятнадцать сантиметров... И это означало, что вся остальная часть черенка находилась внутри мёртвого женского тела...

"Та-ак... Это они её сначала посадили на этот черенок!.. Как на кол!.. Через её... Или с силой загнали весь черенок вовнутрь... Бож-же мой!.. А она же при этом была живая!.. И кричала от боли... Вот потом её и добили... За что?

Наши с собой такую большую лопату вряд ли потащат... Хотя могли и тут найти. И калибр пять сорок пять... Но такие АКСы есть и у боевиков... А это что такое?... Одежда?..."

Тело женщины казалось было одето в плотный спортивный костюм... Хотя ни на шее, ни на запястьях и лодыжках не было видно края ткани... Лишь в верхней части туловища были две небольшие складки. На поясе тоже не было никаких швов. Носок моего ботинка автоматически коснулся этого тела в области пояса, но мой мозг уже пронзила страшная догадка...

"Да это же пупок!.. И там внизу - это волосы!.. Да она же голой была! Вот же твари!.."

Да... Женщина действительно была полностью раздетой... Подкожные ткани уже начали разлагаться и от этого слегка припухли... Вот потому-то и создавалась видимость вроде бы лыжного костюма...

конец пролога

Глава первая

Для того, чтобы нас побыстрее отправить на чеченскую войну, военное руководство приняло все необходимые меры и поэтому команда "Подъём" прозвучала то ли на исходе ночи, то ли очень уж ранним утром. Точнее, в пять часов. До города Грозного было около ста километров и мы рассчитывали добраться до него к полудню. Но это по нашим лейтенантско-капитанским прогнозам. Тогда как товарищи майоры, полковники да генералы рассуждали и планировали несколько иначе. В общем, чтобы проехать сто километров за шесть-семь часов... Не тут-то было...

-Наша ближайшая задача: Доезжаем до КДП аэродрома и останавливаемся перед поворотом на главную дорогу.-Быстро говорил командир отряда подполковник Тарасов, поочередно пожимая руки стоящим в одной шеренге офицерам.-Там дожидаемся своего места в общей колонне, пристраиваемся... Так!.. А это кто?

В предрассветных сумерках было плохо видно и он сначала не понял в чём дело...

-Лейтенант Зарипов!-Быстро представился я, уже успев ответить на рукопожатие командира и теперь почему-то смущенно прикрывая правой ладонью самую замерзающую часть лица.

А подполковник Тарасов продолжал всматриваться в меня:

-Что это с тобой? Тебя не узнать!

Я быстро опустил руку и объяснил причину столь внештатной ситуации:

-Это я усы сбрил... Чтобы не выделяться среди бойцов.

На мой искушённый взгляд, данная сан-гигиеническая мера была вполне оправданной и понятной. Ведь мы ехали на войну... Догадался и мой командир...

-Понятно. Снайперов боишься?! -усмехнулся Тарасов и продолжил отдавать последние указания. - При движении в колонне соблюдать дистанцию между машинами. Назначить наблюдателей в группах. Радиостанции - на постоянном приеме. Оружие - без патрона в патроннике и на предохранителе. При любых обстоятельствах наши четыре Урала всегда должны быть вместе. Всё ясно? Вопросы есть?

Мы ответили вразнобой, что нам уже всё понятно и каких-либо вопросов у нас не имеется. По команде Тарасова офицеры вернулись в общий строй. Затем командир отряда пошёл на доклад в штаб. Минут через пять он вернулся, но уже не один, а в сопровождении комбрига. Несмотря на раннее утро, командир 22-ой бригады спецназа решил лично проводить в дальний путь три наши разведгруппы.

Военное прощание было коротким. Комбриг отрывисто произнёс несколько общепринятых напутственных фраз. Три разведгруппы спецназа стояли перед ним молчаливо-суровым строем, потому что никаким уставом не предусмотрены ни прощальные речи командования, ни тем более ответные вопли убывающих на войну. А кричать сейчас "Ура-а!" или же "Служим России!"... Это было бы полнейшим абсурдом.

Но вот прозвучала команда "По машинам!", которую тутже продублировали командиры групп. И личный состав поспешил к своим автомобилям. Ведь на каждую группу приходился один крытый брезентовым тентом грузовой Урал. А поскольку разведгрупп было три, то и автомобилей для перевозки личного состава также насчитывалось три еденицы. Четвёртый грузовик вёз стрелковые боеприпасы, гранатомёты, взрывчатые вещества, мины и прочее опасное для жизни имущество. Поэтому ему следовало ехать