человек, Закирия? — спрашивает дядя Феликс.

— Он сказал, что президент забрал заявление об отставке. Он вернулся к нам! Сегодня наши враги увидели, на чьей стороне сила!

— Американо! — кричит араб в красной вязаной шапочке, указывая на машину.

Тотчас толпа арабов окружает ее, угрожающе размахивая кулаками.

— Ля! Нет! — торопливо отвечает Закирия. — Ля, руси, бал-шафи! Русские, большевики!

— Балшафи! Руси! — арабы жмут руки папе, дяде Феликсу и даже Лешке.

— Вам лучше уехать, — говорит Закирия. — Вас будут принимать за американцев.

Машина не может развернуться в толпе. Дядя Феликс задним ходом отгоняет ее на мост.

— Плохо бы нам пришлось, окажись мы американцами, — замечает дядя Феликс. — Вовремя они своих спрятали в Греции.

— Еще бы! Американцы вооружили Израиль… А ты заметил, что для египтян слово «балшафи» — как заклинание победы? Они ждут помощи от нас.

— А мы поможем? — спрашивает Лешка.

— А ты бы бросил друга в беде?

— Нет, конечно, — обижается Лешка.

— Ну, так о чем разговор?

Дядя Феликс все не может развернуть машину и, наконец, направляется в глубь Гезиры, чтобы объехать демонстрацию.

— Слушай, Феликс, давай крюк сделаем, — предлагает папа. — Последний раз глянем на колонию. Как-никак три года прожили, может, еще скучать будем в Москве.

Машина углубляется в Замалек. Улицы пустынны, заперты решетчатые ворота, в ранний час закрыты жалюзи. «У трех пирамид» никого нет, скучает хозяин среди пустых столиков. Обезлюдевшая колония грустно смотрит пыльными окнами. Вон Викино окно на третьем этаже. На подоконнике — выгоревшие бумажные цветы, Вика клеила их на уроке труда, а мама оставила в суматохе переезда.

За живой изгородью стоят Аза и Леми.

— Вика, — машут они, будто расстались только сегодня утром. — Приходи играть с нами.

Вика недоуменно смотрит на них, на их тщательно выглаженные платьица, на старательно уложенные волосы, перехваченные нарядными ленточками. Играть? Играть, когда идет война и умирают люди, когда на соседних улицах кипит демонстрация!

— Только в мяч мы теперь не играем, — капризно говорит Аза. — Джон ушел от нас, а Али очень толстый, он не может бегать за мячом.

— Куда ушел Джон?

Аза морщится и машет рукой вдоль улицы.

— На войну.

— Он правильно сделал, — говорит Вика. — Очень хорошо! Аза и Леми удивленно вскидывают брови.

— Очень хорошо, — повторяет Вика, старательно выговаривая арабские слова, чтобы они правильно поняли. — Кувеййис! Вери велл! — и она громко хлопает дверцей машины.

— Ай да Заяц! — одобрительно кивает папа. — Молодец! Так их!

Они смеются с дядей Феликсом, а Лешка смотрит на хмурую Вику круглыми глазами. Он первый раз видит ее такой.

Пока стоит цитадель Саллах ад-Дина…

В холле в широких креслах по трое сидят ребята. Почти весь класс. Теперь все вместе — и инженерские, и торгпредские.

Витька Сукачев протягивает Вике горсть фиников.

— Откуда? — удивляется она. В город выходить нельзя, торговцев теперь мало, да и не до сладостей.

— Хусейн принес. Каждое утро прибегает, то финики тащит, то мандарины.

Финики свежие, сочные, правда, отдают мылом. В Египте все фрукты надо мыть горячей водой с мылом. Все равно вкусно. Третий класс сосредоточенно жует, собирая в горсть длинные светлые косточки. — А Матрешкин вчера с малышами улетел, — смеется Витька. — Сидит сейчас дома и дует чай из самовара. С бубликами.

— Скоро и мы двинемся, — говорит Саша Пустовойт. — «Иван Франко» уже Гибралтар прошел.

Вика прикидывает в уме расстояние от Гибралтарского пролива до египетских берегов: утром теплоход будет в Александрии. Значит, последний день в Каире…

— Вот так, — вздыхает вдруг Андрюшка. — Разъедемся, значит, по домам, и — поминай как звали!

— Как это? — удивляется Витька. — Чего это ты?

— А то. Данка вон в Литве живет, а я в Грузии. От Вильнюса до Тбилиси — как от Москвы до Каира.

Ребята недоуменно переглядываются. Об этом никто не подумал. Все так привыкли уезжать домой на каникулы, чтобы на следующий год вновь собраться в русской школе в Баб-эль-Бахре. А теперь, выходит, насовсем — в разные школы, в разные города, к новым друзьям…

Не будет рядом Саши, капризули Светки и веселого озорника Витьки…

— Да за лето война сто раз кончится!

— Ну да! — кивает Андрюшка. — Попробуй столько земли обратно отвоевать.

— Нет, ребята, не может быть, — возмущается Саша. — Ну и что, что далеко? Ведь в одной стране будем жить! Это… это же как в одном доме! В одном большом доме.

— А приезжайте ко мне, — зажигается Андрюшка. — Нет, правда! Я вас шашлыками угощу. Настоящими, кавказскими, не то что у Али-бизнесмена!

— А ко мне, ко мне! В Зимний сходим, каждый дворик обойдем!

— Нет, ко мне, — требует Вика. — Москва как раз посередине, отовсюду близко!

— Главное — не потеряться, — говорит Саша. — Дом-то дом, а уж очень большой. Новые друзья появятся…

— Придумал! — Витька таинственно оглядывается на пустой холл и понижает голос. — Надо организовать братство! Настоящее тайное братство.

— Почему тайное?

— Ну так, для порядка. Братство должно быть тайным. И еще надо клятву придумать. Какое же братство без клятвы?

Витька опять оглядывается и знаками подзывает всех к себе.

— Повторяйте: «Пока стоит цитадель Саллах ад-Дина»…

— Цитадель Саллах ад-Дина… — шепчут ребята, склонившись голова к голове.

— «Пока молчит Сфинкс…» — продолжает Вика.

— Пока молчит Сфинкс…

— «Клянусь не забывать своих друзей по тайному братству русской школы в Баб-эль-Бахре…»

— В Баб-эль-Бахре…

— Все, — выдыхает Витька, откидываясь на спинку кресла.

— Нет, не все, — волнуясь, говорит Данка. — «Клянусь не забывать своих друзей, с которыми делился водой в Ливийской пустыне».

— «А если я нарушу эту страшную клятву, так пусть высохну, как мумия фараона Тутанхамона!» — завершает Андрюшка, сверкая глазами.

— Теперь адреса.

И тайное братство, забыв о распрях и ссорах, торопливо пишет московские, ленинградские, вильнюсские, минские, тбилисские адреса, примостив лист бумаги на колене.

Домой!

Мама только подходит к постели, а Вика уже открывает глаза. За эти июньские дни она научилась просыпаться задолго до солнца. — Едем?

— Автобус у дверей.

Вика молча быстро одевается. Папа уже одет и выбрит. Кажется, что он вообще не спал в июне.

Вика укладывает Мишутку в чемодан, а галстук кладет сверху. Она наденет его на палубе теплохода. Палуба теплохода — это уже советская