пальцем Даше и Антоше. — Не нам, так и не вам!

Шофёр принёс доски, приставил к кузову.

— Ивень! — закричала Даша. — Ивень, не поддавайся им!

Конь задрожал, вскинул голову, присел на все четыре ноги, рванулся и, лёгкий, свободный, побежал по поляне.

— Взять его! — приказал судебный исполнитель.

— Есть! — козырнул милиционер.

А небо-то уже переменилось. Летучие косматые облака, клубясь, выстраивали громады белые, тёмные, лиловые.

Сверкнула дальняя молния. Затарахтело, загрохотало, словно по булыжному тракту мчалась телега не жалея колёс. Милиционер, Завидкины, лесники и шофёры, рассыпавшись, окружали Ивеня. Ивень пятился, косил глазами, всхрапывал. И перебирал, перебирал по земле ногами, словно касался её в последний раз.

— Белый Конь! — закричала Даша. — Сюда! Я сниму с тебя узду!

Та-рар-ра-ра-ра-рах!

Белое копьё пронзило вершину Сорочьей сосны и ударилось в землю перед Белым Конём.

— Колесница! — прошептала Даша.

По небу мчалась шестёрка лошадей, запряжённая в колесницу. В колеснице восседал старец. Волосы его вздымались, как небесный белый вихрь. Он махнул рукою, и молния пересекла небо из края в край.

Отважный милиционер уже ловил рукою узду.

— За хвост его! За хвост! — Бабка Завидуха толкала в спину своего старика, и тот, выставя руки, скрюча пальцы, крадучись, шёл в обход.

Колесница катилась уж над самым Златоборьем. Белый Конь заржал, вскинулся на дыбы, хлестнул хвостом Завидкина, скакнул, и Даша успела ухватить и снять узду со своего Белого, уж такого Белого Коня.

Колесница промчалась, Ивень с облака на облако скакал вдогонку и поравнялся наконец с небесными конями. А дальше не видно было, дождём небо заслонило.

— Ребятки! Скорее наземь! Наземь! — кричал, размахивая руками, Никудин Ниоткудович. Бобок на дождю подсыхал, скрючивался. Листья обвисали, отпадали…

Успели Даша с Антошей на крышу скакнуть, а с крыши на лесенку и на крыльцо — от дождя. Стоявшие в изумлении Велимир Велимирович, судебный исполнитель, милиционер, лесники Пряхин и Молотилов, шофёры тоже поспешили на крыльцо, но Никудин Ниоткудович взял ребятишек и крепко затворил за собою дверь.

Небеса в это самое время прохудились, и, плещась среди ливня, как в реке, незваные гости кинулись по машинам. Моторы заурчали, зарычал и поехали машины в свою машинную жизнь, увозя заодно и Завидкиных. До их дома, правда.

ПОСЛЕДНЕЕ

По земле клубились туманы. Ночь спустилась — глаз поколи. Небо все никак не могло успокоиться, громы громыхали то дальше, то ближе.

Под Сорочьей сосной со здоровенной иглой в руке, дратва в палец. Леший шил на зиму шубу. Молния блеснёт — Леший стежок сделает.

— Илья, чего светишь редко?! — ворчал скорняк, поколовший себе иглой пальцы.

Вдруг — трах! — и столб огня встал над сосною. В сторожке Никудин Ниоткудович, Антоша, Даша сбежались к окошку.

— Неужто в Сорочью!? — ахнула Даша.

— Нет, — сказал Никудин Ниоткудович, — в соседнюю. Пожалел Илья хорошее дерево.

Даша приникла лицом к стеклу. Не видно ли колесницы, не видно ли коня в ней? Но уж очень темно было в небе.

— Пламя на лес не перекинется? — спросил Антоша.

— Не похоже, — сказал Никудин Ниоткудович. — Лес влагой напитан. Жалко. Молодая была сосна. Ей бы ещё расти и расти.

А под Сорочьей сосною не унывали. Игла в руках Лешего так и мелькала, вот уж и рукав на месте. Померил, не крив, не жмет. Отложил работу. Потянулся, позевал.

— Другой рукав — до другой грозы!

И дунул на дерево, как на свечу.