Нет ли в этом доме какой-нибудь опытной здравомыслящей женщины?

— У нас служат женщины, — ответил я. — Что касается того, здравомыслящие они или нет, то на этот счет могут быть разные мнения. В общем они — обыкновенные женщины. Позвать вам горничную?

— Да, пожалуйста, — сказал он. — Подождите минутку, давайте сначала откроем это.

Он принялся распутывать веревку, потом вдруг выпустил ее и усмехнулся.

— Нет, — проговорил он, — откройте-ка вы, только осторожно, это будет для вас сюрпризом.

Я не очень-то люблю сюрпризы. По собственному опыту я знаю, что они большей частью бывают неприятными.

— Что там такое? — спросил я.

— А вот откроете и увидите, — ответил он, — вреда вам от этого не будет.

И, отойдя, он снова захихикал.

«Ну, — сказал я себе, — надеюсь, этот субъект ничего плохого не задумал». И вдруг странная мысль пришла мне в голову, и я замер, держа в руках веревку.

— А у вас там не мертвец? — выговорил я.

Молодой человек ухватился за каминную доску, и лицо его стало белым, как простыня.

— Боже мой, — воскликнул он, — не говорите таких ужасных вещей! Мне это в голову не приходило! Открывайте скорее!

— Лучше идите-ка вы сами сюда и откройте ее, сэр, — возразил я.

Вся эта история мне что-то не нравилась.

— Не могу, — сказал он, — после ваших слов… Меня всего трясет. Скорее откройте и скажите мне, что все благополучно.

Любопытство пришло мне на помощь. Я разрезал веревку, откинул крышку и заглянул в корзину.

Молодой человек отвернулся, точно боялся взглянуть в мою сторону.

— Все благополучно? — спросил он. — Он жив?

— Да уж так жив, что дай бог всякому.

— А он дышит как следует? — продолжал посетитель.

— Вы, наверное, оглохли, — возразил я, — если не слышите, как он дышит.

Действительно, его дыхание можно было услышать даже на улице.

— Слава богу! — воскликнул молодой человек и опустился в кресло у камина. — Вы знаете, мне это просто в голову не приходило. Больше часа я продержал его в этой корзинке, и если бы он случайно запутался головкой в одеяле… Никогда больше я не повторю эту глупость!

— Вы его любите? — спросил я.

Он взглянул на меня.

— Люблю ли? — повторил он. — Еще бы! Я его отец. — И он опять засмеялся.

— Вот как, — проговорил я. — Значит, я полагаю, что имею удовольствие разговаривать с мистером Костэром Кингом?

— Костэр Кинг? — удивленно повторил он. — Моя фамилия Милбери.

— Но, — возразил я, — на наклейке с внутренней стороны крышки сказано, что его отец Костэр Кинг, отпрыск Старлайта, а мать — Дженни Динс, отпрыск Дарби Дьявола.

Он подозрительно посмотрел на меня и поставил между нами стул. Очевидно, теперь пришел его черед думать, что я сумасшедший. Убедившись, по-видимому, что я во всяком случае не опасен, он стал придвигаться поближе к корзине, пока наконец ему не удалось заглянуть в нее. Никогда в жизни я не слышал, чтобы мужчина издавал такой нечеловеческий вопль. Он стоял по одну сторону кровати, я — по другую. Щенок, разбуженный шумом, сел и зарычал сначала на одного из нас, потом — на другого. Я разглядел, что это был бульдог примерно месяцев десяти. Превосходный щенок для своего возраста.

— Мое дитя! — закричал молодой человек, и глаза у него буквально на лоб вылезли. — Это не мое дитя! Что случилось? Или я сошел с ума?

— Вы к этому близки, — произнес я, и так оно и было. — Успокойтесь. Что вы рассчитывали увидеть здесь?

— Моего мальчика, — снова закричал он. — Моего единственного ребенка, моего сыночка!

— Вы имеете в виду настоящего ребенка? — продолжал я. — Человеческого ребенка?

У некоторых людей есть глупая привычка говорить о своих собаках, как о детях, так что кто его знает, кого он имел в виду.

— Конечно, настоящего! — отвечал он. — Самого прелестного ребенка, какого вы в своей жизни видели. В воскресенье ему исполнилось ровно тринадцать недель, а вчера у него прорезался первый зубик.

Вид собачьей морды, кажется, сводил молодого человека с ума. Он бросился к корзине, и если бы я не помешал ему, наверное, задушил бы несчастного пса.

— Щенок не виноват, — говорю я. — Осмелюсь сказать, что ему так же тошно, как и вам. Его ведь тоже потеряли. Кто-то сыграл с вами шутку: вытащил вашего младенца и сунул вместо него вот этого… если только тут вообще был ребенок.

— Что это значит? — возмутился он.

— Ну, сэр, — говорю я, — вы меня извините, но джентльмены в здравом уме не возят ребят в бельевых корзинах. Откуда вы приехали?

— Из Бенбери, — говорит он. — Меня хорошо знают в Бенбери.

— Вот этому можно поверить, — ответил я. — Такого молодого человека, как вы, наверное, все знают.

— Я мистер Милбери, — говорит он, — бакалейщик с Хай-стрит.

— В таком случае, что вы делаете здесь с этой собакой? — спрашиваю я.

— Не доводите меня до исступления, — отвечает он. — Говорю вам, я сам не знаю. Моя жена сейчас в Уорвике, ухаживает за своей больной матерью, и в каждом письме вот уже две недели только и пишет: «Ах, как я хочу видеть Эрика! Если бы мне хоть на минутку увидеть Эрика!»

— Естественные материнские чувства, — говорю я, — они делают ей честь.

— И вот сегодня, — продолжает он, — я рано окончил работу и решил привезти сюда ребенка, чтобы жена могла повидать его и убедиться, что с ним все благополучно. Она не может оставить мать больше чем на час, а мне нельзя идти к ней, потому что теща меня недолюбливает и я ее раздражаю. Я хотел подождать здесь, а Милли — это моя жена — пришла бы сюда, когда освободится. Я собирался сделать ей сюрприз.

— По-моему, — говорю я, — большего сюрприза вы ей никогда в жизни не устраивали.

— Не шутите с такими вещами, — говорит он. — Я все еще сам не свой и могу вас искалечить.

Он был прав: нельзя было шутить с этим делом, хотя, конечно, оно имело свою смешную сторону.

— Но зачем же, — спрашиваю, — было совать ребенка в бельевую корзинку?

— Это вовсе не бельевая корзинка, — с яростью отвечает он. — Это плетенка для пикников. В последнюю минуту я подумал, что мне не к лицу нести ребенка на руках: уличные мальчишки кричали бы мне вслед. Мой малыш очень любит спать, и я решил, что если его устроить поудобнее в этой корзинке, он отлично перенесет такое короткое путешествие. Я взял корзинку с собой в вагон и не спускал ее с колен. Ни на одну минуту я не выпускал ее из рук. Это колдовство, вот что. Я теперь буду верить в чертей.

— Не валяйте дурака, — говорю я. — Всему должно быть объяснение, надо только доискаться до него. Вы уверены, что это та самая корзина, в которую вы упаковали младенца?

Милбери был теперь немножко спокойнее. Он наклонился и тщательно