километров! Какой был восторг! Какой праздник! Какое далекое путешествие!

Но и это тоже был не «мустанг».

Простые слова одногруппника по МАМИ (Московский автомеханический институт), друга моего Сеньки Соколова накануне летних каникул, после первого курса, определили мою жизнь: «Юр, тебя родители отпустят на месяц в Ереван? Там чемпионат Союза по ралли будет. Мишка нас обоих возьмет, я с ним говорил». Мишка – Эммануил Лифшиц – сводный брат Семена, член сборной АЗЛК по автоспорту.

Отпускают! Меня родители отпускают!!

И вот – пересечение Каширского шоссе с МКАД. Сажусь в спортивный «Москвич» капитана сборной АЗЛК по авторалли Виктора Щавелева. Сажусь в эту машину как обычно, как во многие другие машины, не догадываясь, что жизнь моя через несколько секунд перевернется. Щавелев заводит движок, трогается – и!..

Мир расплывается в цветных полосах скорости. Стрелка спидометра упирается в ограничитель. Душа ухает, как на качелях, от каждого обгона потеют ладони.

Но страх проходит, когда я уясняю, что Щавелев – мастер. Да какой! Один из лучших в стране! И понятно, что он хочет жить ничуть не меньше меня и едет с большим запасом надежности.

После этого от каждого его обгона я испытываю восторг, один сплошной восторг. Я открываю для себя, что в повседневной жизни мы познаем лишь верхушку айсберга под названием «Автомобиль». Даже езда с ветерком с лихачом – это езда вслепую, она не дает никакого представления о возможностях автомобиля, ведомого рукой истинного мастера все ближе к той грани, за которой кончается его повиновение.

…Измученный восторгами, я просыпаюсь глубокой ночью от визга баллонов. Тело мое, хоть и притянутое ремнем, кидает в разные стороны, спина горит и кажется стертой до крови – это начинаются кавказские серпантины. Свет фар прыгает с асфальта на отвесные стены скал и на мгновения исчезает вовсе – в черноте неба и пропастей. Когда до меня доходит, что светлячки на обочине, в метре от колес, вовсе не светлячки, а огни селений на дне долин и ущелий, меня опять охватывает животный, липкий, настоящий страх.

– Что это вы, – жалобно спрашиваю я Щавелева, – тренируетесь?

– Да нет, Юрок, сон разгоняю.

Теперь я понимаю, что шли мы тогда процентов на 60–70 от возможностей машины. Обычный частник использует их процентов на 10–15, таксист – на 20–30, лихач – на 30–40, не больше.

Та грань, за которой кончается повиновение машины, – это 100 процентов ее возможностей. Вообще-то это грань между жизнью и смертью. Ближе всех к ней подбираются, как вы понимаете, чемпионы. И конечно же, не на улицах городов, не на шоссе, а на специальных перекрытых от движения трассах.

Лишь однажды мне посчастливилось оказаться к этой грани близко-близко и навсегда опалить душу счастьем приближения к Абсолюту – несколько скоростных участков я проехал на тренировке с Иваном Ивановичем Астафьевым, заслуженным мастером спорта, многократным чемпионом раллийных и кольцевых трасс, участником супермарафонов века: «Лондон – Мехико», «Лондон – Сидней». Светлая ему память!..

Но ни в одной моей книге вы не найдете описания этого случая – здесь я беспомощен.

Поверьте, автомобиль – мощнейший источник наслаждения в человеческой жизни, стоящий (для меня по крайней мере) на третьем месте после Царя наслаждений – секса с любимой. На первом месте счастье, когда встаешь в полночь-заполночь, а то и под утро из-за стола, а на столе остается такое!.. Такое!!!

Это счастье от творчества.

И это был уже «мустанг»!

Если в МАМИ я пошел случайно (ткнул наугад карандашом в список московских вузов), то после Еревана заболел автомобилями, автоспортом и, отслужив два офицерских года начальником автослужбы ракетной площадки в Казахстане, пришел проситься на АЗЛК испытателем, не обращая внимания на самый маленький для той поры инженерный оклад – 95 рублей.

Так в моей жизни появилась и прочно в нее вошла первая составляющая – автомобиль.

Десять лет, работая инженером-испытателем АЗЛК, я мотался по стране на не совсем серийных «Москвичах» со словом на госномерах «проба». В году пару месяцев меня дома не было. Частью из-за этого рухнул мой первый брак.

И одновременно, по вечерам, по ночам, не каждый день, но много-много лет я писал свои дневники, стихи, рассказы. И из-за этого тоже рухнул мой первый брак.

Зато случился второй.

Вторая составляющая – слово – впервые проклюнулась в 1956 году, в военном авиагарнизоне на краю Пскова, в Крестах: на восьмой день рождения мне кто-то подарил «сталинский» красный альбом с золотыми вензелями, тиснением и грозной надписью «АЛЬБОМ ДЛЯ СТИХОВ». И я не посмел писать туда ничего другого: пришлось начать писать стихи. И я начал, в духе своего времени и воспитания:

А через пару лет я уже вкусил сладость славы, прочитав что-то со сцены псковского Дома пионеров.

Но это был еще не «мустанг» – стихи пишут многие. Это была подготовка к тому, чтобы его увидеть.

Читал я, правда, запоем, во вред урокам, наперекор запретам отца, украдкой, иногда даже с фонариком под одеялом.

Но и это был не «мустанг», а опять же подготовка к нему – запоем читают тоже многие.

Отцу я благодарен безмерно за то, что он с третьего класса заставил меня вести дневник. Да, я вел его из-под палки, вымучивал мысли, иногда увлекаясь и получая удовольствие. Больше писал не для себя, а для отца, но – видеть в событиях больше, чем прежде, зная, что вечером придется их описывать, но – думать над увиденным, отделять главное от неглавного, но – подбирать, взвешивать слова – все же приходилось.

Ведение дневника считаю совершенно необходимым для любого человека, стремящегося к совершенству, а уж для того, кто хочет складно излагать свои мысли на бумаге!..

И это был второй «мустанг».

Третий «мустанг» – и тоже литературный – хотел проскакать мимо меня первого сентября 1964 года. В девятый класс московской 101-й школы вошла наша новая учительница литературы и русского – Софья Филипповна Иванова.

И я влюбился в нее!

Черный тяжелый пучок на затылке, гордая осанка тонкого, девичьего тела, чуть насмешливый взгляд, резкий, высокий голос и – как же она умела с нами разговаривать! Как интересно и страстно рассказывала она о классиках – они оживали для нас, и уже совсем по-другому мы глотали, впитывали их строки, мысли. Отчего возникали и свои строки, свои мысли. А как она читала «Евгения Онегина» – мурашки по коже бегали. И какие же потрясающе нестандартные темы сочинений она давала!

Естественно, что мне изо всех сил захотелось ее удивить, обратить на