пассажирской стороны и открыл перед ней дверь.

- Этот? - она заново оглядела автомобиль, словно примеряя его на меня, отступила на шаг, наклонила голову и сказала: - Лизавета...

- Что? - я не понял. - Кто?

- Ну... - она смутилась. - улыбка у нее такая... Лизавета.

Вообще-то я искренне считаю "тойоту лэнд крузер" крепким мужским автомобилем, вне зависимости от возраста. Мой угловатый аппарат, восемьдесят восьмого года выпуска, возможно, и выглядит предком лоснящегося сытого "чероки", но тогда уж - дедушкой, никак не бабушкой. Да и где она там разглядела улыбку?

(Впоследствии меня не раз ставила в тупик привычка Татьяны раздавать имена неодушевленным предметам. Она внимательно разглядывала вещь, думала секунду - и выдавала имя или прозвище, порой весьма неожиданное. Вещи, казалось, охотно принимали крещение и подчинялись ей. Стиральная машина была у нее Марусей, любимая шариковая ручка - Долгоносиком.)

- Ну и ладно, - сказал я, - Лизавета так Лизавета. Поехали.

Татьяна забралась внутрь; я захлопнул за ней дверь, обошел машину, уселся на водительское место и пристегнулся. Вновь окрещенная Лизавета весело фыркнула, подмигнула левым глазом и покатила, увозя нас прочь из города. Я на ощупь достал кассету, ткнул в магнитофон и покосился на пустую пряжку ремня пассажирского сиденья. Я вовсе не педант; вообще-то я начинал ездить на мотоцикле, где никаких ремней и в помине нет, но привычка пристегивать в подвеске параплана все, что должно быть пристегнуто, перекочевала на все остальное. Татьяна почувствовала взгляд, нащупала ремень и пристегнулась, не говоря ни слова. Я улыбнулся и прибавил газу. Теперь она сидела, положив руки на колени, и изучала обстановку, словно кошка в незнакомом доме - осторожно оглядываясь, принюхиваясь и прислушиваясь.

В выходной день на дорогах было просторно - до дачного сезона было еще далеко, и уже через четверть часа город выпустил нас из своих объятий. Машина шуршала колесами по асфальту, намекая, что пора бы переобуть резину на летнюю.

Моя пассажирка молчала, не мешая мне думать о своем. Вообще, вела себя деликатно, приняв мои порядки на этой территории. Это мне нравилось; машина - второй дом, нынче редко попадается попутчик, который не лезет в Тулу со своим самоваром.

С магистрали мы свернули в поле, колеса зашлепали по разбитой бетонке. Я открыл окно настежь. Земля едва-едва освободилась из-под снега, в лужах стояла талая вода, ветер врывался в окно, внося дикие весенние запахи. В городе поле зрения ограничено зданиями, здесь же земля расстилалась до горизонта, перетекая из равнины в невысокие холмы, даже неба казалось больше, чем есть на самом деле, редкие деревья вдалеке только подчеркивали величественную картину.

На перекрестке, где бетонка пересекалась с грунтовкой, нас ждала стартовая команда. Я вышел поздороваться, Татьяна осталась в машине. Экипаж был в полном составе: бородатый коренастый Семен - "начальник лебедки", Сергей, настырный и дотошный механик, и еще незнакомый паренек - видимо, начинающий. На поле каждый день встречаешь кого-нибудь новенького. Все было готово; ждали только меня.

Мы прикинули ветерок, перебрасываясь шуточками, достали из их "Москвича" лебедку и поставили ее в стороне от дороги, приколотив полуметровыми кольями к земле. Сергей пошел по раскисшему полю, разматывая буксирный трос. Я взял рацию и вернулся в машину.

- И это все? - Татьяна с удивлением смотрела на наши приготовления.- я думала, будет много всяких... приспособлений, куча народу.

- Для полетов на равнине большего не нужно. - я завел двигатель, и мы тронулись к месту предполагаемого старта. - А в горах вообще ничего не нужно, кроме крыла... и самих гор, разумеется.

Проехав метров шестьсот по вязкому полю (хорош бы здесь был "чероки"!), я остановил машину и достал рюкзак с крылом.

- Ну что ж, - я открыл дверь Татьяне, - осмотрим объект на месте.

Она вышла из машины и двинулась за мной по полю. Под прошлогодней пожухлой травой еще чавкала вода, я выбрал пригорочек, подсушенный солнцем, - не класть же крыло в лужу. Скинул с плеч рюкзак, достал шлем, комбинезон, подвеску и мешок с парапланом.

Татьяна смотрела в поля, словно впервые выбралась из города. Ветер трепал ей волосы, она кусала травинку, задумчиво глядя куда-то серыми глазами... Было приятно просто наблюдать за ней, я даже одернул себя - у этой девушки наверняка все было в порядке в личной жизни, для случайного флирта она не подходила. Она почувствовала мой взгляд, оглянулась:

- А вы машину не заперли.

- Чужие здесь не ходят. - Я взял параплан, отошел метров на десять в сторону, развязал мешок и перевернул его.

Мое крылышко, сухое и чистое, легко выскользнуло на траву. Татьяна подошла и встала рядом, с сомнением разглядывая сверток белой поблескивающей ткани размером со спальный мешок. Крыло лежало смирно - до поры до времени.

Я вытащил из свертка свободные концы* и зашел под ветер, разматывая стропы. Встал лицом к крылу, держа стропы внатяг, примерился. Можно было, конечно, расстелить крыло, но тогда нужного мне эффекта не получилось бы... а я, оказывается, тщеславен...

Я выждал ветер, вытянул руки и подался назад, почти ложась на траву... это волшебство случилось. Из бесформенного тючка ткани, каким только что было крыло, выпростался один воздухозаборник, другой, крыло вздохнуло полной грудью, расправляясь во всю ширину, вырывая стропы из рук, я уперся - и оно наполнилось воздухом целиком, подняло с травы заднюю кромку и устремилось в небо, с шелестом поднимаемых парусов заняв место над моей головой, поводя лоснящимися белыми боками, трепеща на весеннем ветру.

Я очень люблю это зрелище, я могу наблюдать его бесконечно - словно распускается цветок, из сморщенного бутона на свет появляется огромное крыло, расправляя разноцветные лепестки, наполняясь ветром, и взмывает в небо, радуясь самой возможности полета... Тем приятнее видеть лица тех, кто наблюдает за этим впервые.

- Ой... - сказала Татьяна и отступила на несколько шагов.

Крыло действительно производило впечатление. Дивное творение рук человеческих, снежно-белое сверху и снизу, с ярко-оранжевыми косыми нервюрами*, видными только тогда, когда солнце просвечивало оболочку насквозь, оно покачивалось на ветру, расправляя складочки, появившиеся от долгого лежания в мешке, - будто потягивалось после долгого сна. Почти тридцать квадратных метров белого крыла над головой выглядят завораживающе; я втайне любовался им, но, не желая показаться сентиментальным, буднично спросил:

- Так где будем размещать логотип?

...На улице, казалось, было теплее, чем в погребке. Откуда-то с черного ночного неба крупными хлопьями падал снег; облаков не