помню, какую большую заботу и внимание проявляли ко мне мои тетки (мамины сестры) и их мужья, как близки были мне мои двоюродные сестры, как по-родственному заботливы, нежны и внимательны были мои крестные отец и мать, какими многочисленными и веселыми были семейные праздники. Я очень любила своих родных, очень им благодарна и признательна и даже представить не могу без них своего детства.
Ко времени рождения Миши родня наша заметно поубавилась и родственные связи были уже не столь тесны. Однако еще живы были наши родители, т.е. Мишины бабушки и дедушки, мои дяди и тети, мои двоюродные сестры, появилась новая поросль, но главным связующим звеном была, конечно, наша бабушка. Она чтила и уважала родственников, навещала их и принимала у нас. Постоянным ее спутником в походах к родне был, конечно, общий любимец маленький Мишутка. Все родственные связи поддерживались главным образом старым и малым.
В последние годы эти связи как-то ослабли, а во многих случаях и оборвались. Став взрослым, Миша уже не ходил в гости к родственникам и не поддерживал контакты с ними. Но детские воспоминания о родных людях, о том, как все его любили, как дарили ему подарки, как хорошо бывало в гостях и как было славно, когда гости приходили к нам, были в нем очень живы. Он любил вспоминать свои детские годы и всех тех, кто его в те годы окружал, кому он был близок и дорог. И я всегда очень радовалась, с какой теплотой и благодарностью вспоминал он уже большую часть ушедших от нас родных людей.
В детстве Миша очень любил отца, который уделял ему много внимания, интересовался его развитием, серьезно занимался его воспитанием. Миша долго и искренне верил, что его папа обладает чудесным даром доставать по-волшебному разные вещи: конфеты, яблоки, карандаши, игрушки и т.п., а также видеть на расстоянии и знать, как он себя ведет. «Папа, сделай мне по-волшебному яблок» - просил Миша. И яблоко появлялось. «Мой папа - настоящий волшебник, - говорил он, - потому что, если я хочу сладкое яблоко, то он достает мне сладкое, если кислое, то - кислое». Желаемое было большею частью в пределах достижимого, поэтому фокусы удавались. Для успеха волшебных дел создавался некоторый специальный тайный запас. Сохранилось первое Мишино письмо - послание отцу, написанное им в пятилетнем возрасте печатными буквами. Воспроизвожу его дословно и точно: «Дорогой спасательный папочка хорошо что ты спасайешь меня потому что хорошо мне. Миша».
По-моему, это настоящее объяснение в любви пятилетнего ребенка.
Когда Мише было 6-7 лет, отец полтора года находился в командировке во Вьетнаме, и Мишка очень скучал по своему доброму спасателю и волшебнику. Он собственноручно повесил фотографию папы над своим столиком, а однажды, услышав, как мы с бабушкой говорили о том, что нужно вычистить, проветрить и убрать пальто, Миша заявил: «Только не проветривайте и не убирайте папины пальто. Я их нюхаю». Мы очень удивились и спросили, зачем он это делает. Он ответил: «Когда мне скучно или плохо, я встаю под вешалку, забираюсь в папины пальто и нюхаю их. Пальто пахнут папой, и мне становится хорошо».
Одно время он был ужасным чистюлей. В воспитательных целях отец рассказал ему о микробах и даже показал их под микроскопом. Микробы произвели на него такое впечатление, что он стал мыть руки, лицо и даже ноги по двадцать раз в день, когда надо и не надо. Он был еще маленький, абсолютно самостоятельно этого делать не мог, и приходилось каждый раз ему в чем-то помогать. Сначала мы радовались этой повышенной аккуратности, но потом бесконечные омовения, особенно когда они бывали некстати, даже раздражали и сердили. Однако Мишка не сдавался и в своей борьбе с микробами проявлял редкостное рвение и настойчивость. Отец в этой борьбе с микробами и с нами, женщинами, был, конечно, на стороне сына.
В общем, папа и маленький сынишка жили душа в душу, были очень привязаны друг к другу и много времени проводили вместе. Папа был самым-самым: самым умным, самым знающим, самым сильным. И мы очень смеялись над тем, как он был удивлен, когда я, прочитав по просьбе Василия Григорьевича его диссертацию, говорила ему о каких-то стилистических и орфографических погрешностях. Миша прислушался к нашему разговору, а потом спросил: «Мама, разве ты умнее папы и знаешь больше, чем он?» «Да нет, сынок», - ответила я. «Так почему же ты говоришь папе, что надо так, что здесь неправильно», - снова спросил он. Для него было величайшим откровением, что и на солнце бывают пятна.
Во время пребывания Василия Григорьевича во Вьетнаме, мы все регулярно писали ему письма. Миша в то время умел писать только печатными буквами, и это занимало много времени. Поэтому мы поступали таким образом: Миша брал лист бумаги, сам красиво писал на нем дату и обращение: «Дорогой папа!» Далее под его диктовку писала я. Когда он заканчивал, я прочитывала вслух написанное, и он собственноручно подписывал: «Твой сын Миша». При этом я писала все дословно, ничего не добавляя, не убавляя и не корректируя. В своем письме Василию Григорьевичу я писала: «Мишкино письмо писала я, но целиком под его диктовку. Все фразы воспроизведены точно, ни одно слово не прибавлено и не убавлено. Я ему только задала несколько (не более трех-четырех) вопросов. Он попросил меня прочитать, что получилось, и сказал: «Мама, ты гений». А я ему ответила: «Гений - это ты, а не я». Он был очень доволен».
У нас сохранились эти письма, милые, восхитительные, бесхитростные, но такие складные и содержательные. Их около двух десятков, и это не маленькие записочки, а именно письма с рисунками, стихами, смешными и трогательными подробностями его и нашего общего семейного житья-бытья 1961-1962 годов.
В письмах он признается, что не очень любит ходить в садик (а ходил он туда всего каких-нибудь полгода) и с большим удовольствием остается дома, что ему не всегда нравятся музыкальные занятия, что он не всегда хорошо себя ведет и не очень ладит с сестрой, но всегда обещает исправиться и вести себя лучше. Но зато ему нравится читать ребятам вслух, быть дежурным, рисовать.
Мне кажется, что эти письма так милы и так хорошо характеризуют нашего обстоятельного, серьезного и самокритичного сынишку, что мне хочется привести хотя бы одно:
«12 ноября 1961 г. Дорогой папочка! Живу я хорошо. В детском саду у нас несколько наборов «Строитель». В одном только кубики и треугольники, а в другом есть башенки, колонки и дощечки. Строю я не очень хорошо, но постараюсь строить хорошо. В детском саду мы рисуем, но не очень часто. Мы рисовали, что видели на празднике. Я нарисовал демонстрацию, которую видел
Когда Мише было 6-7 лет, отец полтора года находился в командировке во Вьетнаме, и Мишка очень скучал по своему доброму спасателю и волшебнику. Он собственноручно повесил фотографию папы над своим столиком, а однажды, услышав, как мы с бабушкой говорили о том, что нужно вычистить, проветрить и убрать пальто, Миша заявил: «Только не проветривайте и не убирайте папины пальто. Я их нюхаю». Мы очень удивились и спросили, зачем он это делает. Он ответил: «Когда мне скучно или плохо, я встаю под вешалку, забираюсь в папины пальто и нюхаю их. Пальто пахнут папой, и мне становится хорошо».
Одно время он был ужасным чистюлей. В воспитательных целях отец рассказал ему о микробах и даже показал их под микроскопом. Микробы произвели на него такое впечатление, что он стал мыть руки, лицо и даже ноги по двадцать раз в день, когда надо и не надо. Он был еще маленький, абсолютно самостоятельно этого делать не мог, и приходилось каждый раз ему в чем-то помогать. Сначала мы радовались этой повышенной аккуратности, но потом бесконечные омовения, особенно когда они бывали некстати, даже раздражали и сердили. Однако Мишка не сдавался и в своей борьбе с микробами проявлял редкостное рвение и настойчивость. Отец в этой борьбе с микробами и с нами, женщинами, был, конечно, на стороне сына.
В общем, папа и маленький сынишка жили душа в душу, были очень привязаны друг к другу и много времени проводили вместе. Папа был самым-самым: самым умным, самым знающим, самым сильным. И мы очень смеялись над тем, как он был удивлен, когда я, прочитав по просьбе Василия Григорьевича его диссертацию, говорила ему о каких-то стилистических и орфографических погрешностях. Миша прислушался к нашему разговору, а потом спросил: «Мама, разве ты умнее папы и знаешь больше, чем он?» «Да нет, сынок», - ответила я. «Так почему же ты говоришь папе, что надо так, что здесь неправильно», - снова спросил он. Для него было величайшим откровением, что и на солнце бывают пятна.
Во время пребывания Василия Григорьевича во Вьетнаме, мы все регулярно писали ему письма. Миша в то время умел писать только печатными буквами, и это занимало много времени. Поэтому мы поступали таким образом: Миша брал лист бумаги, сам красиво писал на нем дату и обращение: «Дорогой папа!» Далее под его диктовку писала я. Когда он заканчивал, я прочитывала вслух написанное, и он собственноручно подписывал: «Твой сын Миша». При этом я писала все дословно, ничего не добавляя, не убавляя и не корректируя. В своем письме Василию Григорьевичу я писала: «Мишкино письмо писала я, но целиком под его диктовку. Все фразы воспроизведены точно, ни одно слово не прибавлено и не убавлено. Я ему только задала несколько (не более трех-четырех) вопросов. Он попросил меня прочитать, что получилось, и сказал: «Мама, ты гений». А я ему ответила: «Гений - это ты, а не я». Он был очень доволен».
У нас сохранились эти письма, милые, восхитительные, бесхитростные, но такие складные и содержательные. Их около двух десятков, и это не маленькие записочки, а именно письма с рисунками, стихами, смешными и трогательными подробностями его и нашего общего семейного житья-бытья 1961-1962 годов.
В письмах он признается, что не очень любит ходить в садик (а ходил он туда всего каких-нибудь полгода) и с большим удовольствием остается дома, что ему не всегда нравятся музыкальные занятия, что он не всегда хорошо себя ведет и не очень ладит с сестрой, но всегда обещает исправиться и вести себя лучше. Но зато ему нравится читать ребятам вслух, быть дежурным, рисовать.
Мне кажется, что эти письма так милы и так хорошо характеризуют нашего обстоятельного, серьезного и самокритичного сынишку, что мне хочется привести хотя бы одно:
«12 ноября 1961 г. Дорогой папочка! Живу я хорошо. В детском саду у нас несколько наборов «Строитель». В одном только кубики и треугольники, а в другом есть башенки, колонки и дощечки. Строю я не очень хорошо, но постараюсь строить хорошо. В детском саду мы рисуем, но не очень часто. Мы рисовали, что видели на празднике. Я нарисовал демонстрацию, которую видел