миску. Затем она грубовато ухватила Малыша, хотя в этой грубоватости и проглядывала мягкость. Она оттянула вниз эластичный пояс его джинсов и влепила в обнаженные ягодицы два полновесных шлепка.

- У нас не так много пищи, чтобы ее разбрасывать, - сказала она, одновременно отмечая взглядом пух, растущий у него вдоль позвоночника, и гадая - было ли так у трехлетних детей раньше.

Он стал испускать звуки а-а-а, а-а-а, но не заплакал, и после этого она обняла его и держала так, что он прижался к ее шее, как она это любила.

- А-а-а, - сказал он снова, более мягко, и укусил ее чуть пониже ключицы.

Она выронила его, но успела подхватить у самого пола. Рана болела, и хотя была она совсем неглубокая, но зато в полдюйма шириной.

- Он снова укусил меня, - закричала она в двери Бену. - Он укусил меня. Он откусил целый кусок кожи и все еще держит его в зубах.

- Боже, что за...

- Не бей его. Я уже его отшлепала, а три года - трудный возраст... Она схватила Бена за руку. - Так сказано в книгах. Три года - трудный возраст.

Но она помнила, что на самом деле в книгах говорилось, что в три года у ребенка развивается речь и потребность в общении с другими людьми.

Бен опустил Малыша, и тот, пятясь, выбежал из кухни в спальню.

Она глубоко вздохнула.

- Я должна хоть на день вырваться из этого дома. Я имею в виду, что нам надо действительно съездить куда-нибудь.

Она опустилась в кресло и позволила ему промыть рану и наложить крест-накрест повязку.

- Подумай, может, это осуществимо? Неужели мы не можем хоть раз выехать на пляж с одеялами, с бутербродами и устроить пикник? Как в прошлые времена? Мне просто необходимо как-то встряхнуться.

- Ну, хорошо. Ты повесишь на пояс большой разводной ключ, а я возьму молоток и, думаю, мы сможем рискнуть выехать на автомобиле.

Она провела минут двадцать, разыскивая купальный костюм и так и не найдя его, махнула рукой. Она решила, что это не имеет никакого значения скорее всего, там никого не будет.

Пикник был самый простой. Она собрала все минут за пять - целую банку консервированного тунца, черствый домашний пирог, испеченный за день до этого (как раз на некоторое время в сеть подали электричество) и сморщенные, червивые яблоки, собранные в соседнем саду и пролежавшие всю зиму в другом доме, в котором был погреб.

Она слышала, как Бен возился в гараже, отливая бензин из банки, извлеченной из тайника. Он отмерил его так, чтобы в бензобак влить ровно на десять миль пути. И такое же количество в запасную канистру - на обратный путь. Канистру, приехав на пляж, надо будет получше спрятать.

Теперь, когда решено было окончательно, что они едут, в ее голове начали угрожающе возникать всевозможные "а что, если...". Но она твердо решила, что не передумает. Определенно, раз в четыре года можно рискнуть. И съездить к морю. Это не так уж и часто. Она думала об этом весь последний год, и вот она собиралась и получала удовольствие от сборов.

Она дала Малышу яблоко, чтобы тот был при деле, и уложила еду в корзинку, все время крепко стискивая зубы, и твердо сказала сама себе, что больше она не собирается забивать себе голову всякими "что будет, если..." и что, в конце концов, она намерена хорошо отдохнуть и развлечься.

Бен после войны отказался от своего роскошного "Доджа" и завел маленький, дребезжащий европейский автомобиль. Они уютно упаковались в него: еда и армейские одеяла на заднем сиденье, а также ведерко и совок, чтобы играть в песке, а сами они сидели на переднем сиденьи, и Малыша она посадила к себе на колени, и его волосы щекотали ей щеку, когда он оглядывался.

Они тронулись по пустой дороге.

- Помнишь, как здесь было раньше в уик-энд? - сказала она и засмеялась. - Бампер к бамперу - нам это тогда так не нравилось.

Проехав немного, они обогнали какого-то пожилого на велосипеде, в яркой рубашке, выбившейся из-под джинсов. Трудно было сказать, мужчина это или женщина, но оно им улыбнулось, и они помахали в ответ и крикнули:

- Эгей!

Солнце припекало, но когда они приблизились к берегу, подул свежий бриз, и она ощутила запах моря. Ее охватило такое же чувство, какое она испытала, когда увидела море в первый раз. Она родилась в Огайо, и ей было двенадцать, когда ее взяли с собой в поездку, и она первый раз ступила на широкий, плоский, солнечный, песчаный пляж и вдохнула этот запах.

Она крепко сжала руками Малыша, хотя тот протестующе извивался и корчился, и прильнула к плечу Бена.

- О, как все хорошо! - сказала она. - Малыш, сейчас ты увидишь море. Смотри, дорогой, запоминай этот вид и этот запах. Они восхитительны.

Малыш продолжал корчиться, пока она его не отпустила.

И наконец показалось море, и оно было именно таким, каким оно было всегда - огромное и сверкающее и создающее шум, как... Нет, оно смывало все голоса войны. Как черное звездное небо, как холодная и равнодушная Луна, море также пережило все, что было.

Они миновали длинные кирпичные душевые, оглядываясь вокруг, как это они всегда делали. Дощатый настил между душевыми действительно исчез, как и предсказывал Бен. От него не осталось ни щепки.

- Давай остановимся у большого душевого павильона.

- Нет, - ответил Бен. - От него лучше держаться подальше. Еще неизвестно, кто может оказаться там, внутри. Я еще проеду малость.

Она была счастлива, так счастлива, что не возражала. Впрочем, ей и самой показалось, что она заметила в последней душевой темную фигуру, которая тут же спряталась за стену.

Они проехали еще милю или что-то вроде, затем съехали с дороги, и Бен подогнал автомобиль к группке чахлых кустов и деревьев.

- Все будет прекрасно, ничто не испортит нам субботы, - сказала она, вынося из машины вещи, приготовленные для пикника. - Ничто! Пошли, Малыш!

Она стряхнула с ног туфли и помчалась к пляжу, и корзинка качалась на ее руке и задевала коленку. Малыш легко выскользнул из своих домашних тапочек и припустил за ней.

- Ты можешь сбросить одежду, - сказала она ему. - Здесь же никого-никого нет.

Когда, чуть позже, к ним присоединился Бен, который задержался, чтобы спрятать бензин, она уже постелила одеяла и растянулась на них в своих красных шортах, в лифчике и в том же неизменном зеленом платке, а Малыш, голый, коричневый, плескался с ведерком на мелководье, и капли морской воды падали с его волос и стекали по спине.

- Гляди, - сказала она, - насколько достает взгляд - никого. Совершенно другое чувство, чем дома. Там ты знаешь, что вокруг тебя в домах есть другие люди, а здесь такое чувство возникает, что мы тут одни-единственные, и ничто не имеет значения. Мы, как Адам и Ева - ты, я и наш ребенок.

Он лег на живот рядом с ней.

- Приятный бриз, - сказал он.

Они лежали плечом к плечу и наблюдали за волнами, за чайками, за