трясти.

— Скотина! — кричит он. — Негодяй! Я тебя вообще — в гробу видал! Понял? В белых тапочках!

Я тоже перехожу на фортиссимо.

— Сам ты скотина! — кричу я. — Только что говорил, что мы друзья до гроба, а теперь — в гробу видал! Разберись сначала со своими гробами!

— Нет, вы только посмотрите на него! — визжит Клара, явно имея в виду меня. — Как с Вовкиной Нинкой шуры-муры крутить, он тут, как тут! А как к друзьям в гости придти — так его нету!

Я в ужасе смотрю на свою жену, а она на меня. Она бледнеет. Она говорит сдавленно:

— Это правда?

— Она врёт! — кричу я, срываясь на фальцет. — Сама она блядь!

На это Клара не обижается. Она настолько нехороша собой, что моё скромное оскорбление ей даже льстит. Но Додик не может этого вынести.

— Сволочь! — орёт он. — Свинья неблагодарная!

— Кто свинья — я свинья?! — кричу я. — Сам жрёт мой стейк, и я же ещё и свинья! Ты знаешь, сколько я заплатил за этот стейк!

— Подавись ты своим стейком! — кричит Додик. — Клара отдай ему деньги за его вонючий стейк, и мы немедленно уходим!

Клара делает вид, что роется в сумочке.

— Всё! — кричит Додик. — Допиваем кофе и немедленно уходим!

— А торт? — говорит Клара, всхлипывая.

— Допиваем кофе, доедаем торт и немедленно уходим! — кричит Додик, не снижая уровня звука. Ноги нашей здесь больше не будет!

— Ну и валите! — кричу я, стараясь перекричать Додика. — Нужна мне ваша нога!

Через несколько минут мы с женой остаёмся одни, в тишине и беспорядке. Она начинает плакать. Она плачет до следующего дня с перерывами на завтрак и обед. К вечеру она говорит:

— Ты должен им позвонить.

Я вздыхаю и послушно иду к телефону. Я набираю знакомый номер и слышу знакомый голос.

— Привет, Дод! — говорю я. — Ты всё ещё на меня сердишься?

— Ну что ты, старик! — говорит Дод. — Ты извини, я сам немного того… погорячился. Кстати, в эту пятницу мы будем в Нью-Джерси. Вы будете дома а пятницу вечером?

— Конечно, — говорю я. — В котором часу вы зайдёте?