Перловцевых. Да и гости подобрались знатные: Леонид Теодорович Шнапс, ученый человек и душа компании, Николай Афанасьевич Вухоплюев, знающий тысячу и один анекдот и рецепт быстрого приготовления рыбы под шубой, а под конец пришел даже Александр Панкратов, известный в городе пьяница и балагур. Его вежливо попросили удалиться и не мешать веселью. Александр (не менее вежливо и вдобавок шаркнув ножкой) указал, в какое именно место семья Перловцевых может засунуть елку, икру и Мусорщика лично, так как был с ним знаком и не единожды им бит ногами по почкам. После всего этого Панкратов плюнул на коврик перед входной дверью и с гоготом убежал.

Начавшегося веселья он, однако, не испортил. К тому моменту, как глубокоуважаемый президент всея Руси пожелал гражданам счастливой жизни в новом году, а часы на Красной площади начали свой оглушительный отсчет, гости в квартире Перловцевых уже давно расползлись кто куда.

Некоторые сидели на кухне, курили, потягивали холодное пиво и хриплыми голосами обсуждали свои планы на ближайшие пять-шесть дней.

Женская половина закрылась в спальне госпожи Перловцевой и обсуждала не менее насущные проблемы, а именно:

— где Перловцева купила шубку с воротником из кроличьего меха и лиловыми пуговицами из чистой слоновой кости;

— почему некая Хрюмина С. С. не пришла, а явился только ее муж, окосевший после третьего бокала шампанского и теперь мирно дремавший где-то в области елки.

И другие не менее важные вопросы.

Под столом обитала третья группа празднующих во главе с Вухоплюевым и от души там веселилась, потому что Вухоплюев придумал новый способ рассказа анекдотов, из-за чего уже ровно шесть раз стукался макушкой о крышку стола, уронил стул и едва не опрокинул на пол еще практически полную бутылку шампанского.

Так как Карл Мусорщик не курил, анекдоты не уважал из принципа, а к женской половине никак не относился, то оставалось ему только одно — танцевать. Что он успешно и делал порядка полутора часов.

Выходившие было из кухни подкрепиться икоркой и огурчиками созерцали удивительное зрелище: стол, отодвинутый к стене около дивана, елка, небрежно уложенная на табуретки, а посреди комнаты весело скачет маленький плотный человечек, размахивая пухлыми руками. Рубашка у него расстегнута на пузе, выбилась из брюк и торчит колом, тело лоснится, блестит и переливается различными огнями, отражая свет гирлянды, а лицо настолько красное, что не дай господь еще ночью такое приснится. Ошеломленные искатели продовольствия сглатывали и ни с чем возвращались обратно на кухню, чтобы поделиться впечатлениями с остальными.

И вдруг Мусорщик застыл. Как танцевал, так и замер — одна рука над головой, левая нога согнута в колене, а глаза уставились в одну точку.

Из-под стола, плавно раскачиваясь, медленно вытягивалась голова Вухоплюева. Рыжая его борода встопорщилась, очки сползли на кончик носа, лицо же выражало неописуемую радость.

— Гарсон, водки! — воскликнул Вухоплюев, щелкнув пальцами, и плюхнулся лицом в тарелку, стоящую рядом на полу.

Но не это высказывание так поразило Карла и даже не рыжая борода, о которой сам Мусорщик мечтал уже много лет, а поразило его совсем другое. Ясная мысль, неизвестно какими путями забредшая в мутную голову, прорезала Мусорщика насквозь и скрылась этажом ниже. А Мусорщик вдруг понял: почти все люди— это инопланетяне! Лишь малая часть населения является коренными землянами. Остальные же— вероломные захватчики, пробравшиеся на нашу родимую матушку-планету с целью ее прямого порабощения.

И еще, понял Мусорщик, вглядываясь в то поднимающуюся, то опускающуюся спину Вухоплюева, определить, кто настоящий человек, очень и очень просто. Всего-то и нужно — посмотреть на шею. Если она слишком тонкая или, наоборот, чересчур толстая (в общем, не подходящая к телу), то будьте уверены — перед вами иноземец…

— Я не знаю, откудова явилось столь ясное понимание дела, — заливался Мусор, сверкая возбужденно глазами, — но зато мне совершенно понятно, почему господин Алексеев ведет себя так странно. Теперь вам все ясно, товарищи?

— Ясно, что ты чокнулся, — изрек я убежденно. — Я иду домой.

— А м-мы здесь при чем? — Сева потянулся, хрустнув суставами. — Уж не хочешь ли ты сказать, что мы с В-витьком… того?

— При твоем телосложении трудно сказать, — пробормотал Мусорщик, — но я не об этом. Глядите, — он порылся в карманах пальто и вынул фотокарточку, — вот мое доказательство!

— Если там будет овчарка с лампочкой на голове, то я уйду, — сказал я, — это начинает раздражать.

Мусорщик открыл было рот, напоминающий более всего бездонный колодец, чтобы, наверное, сказать какую-нибудь длинную и нудную речь о моем скверном характере и нежелании сотрудничать (а еще друг называется), как вдруг над нашими головами что-то сильно громыхнуло. Я поднял голову. Оказалось, пока мы слушали Карла, на небо успели набежать тучи, оставив лишь вдалеке уголок синевы. Тут не заставил себя ждать и дождь. Первые тугие капли ударились о землю, распугивая прохожих, не имеющих зонтов.

Подумав, Карл решил не заострять внимание на обсуждении моих вредных качеств и, буркнув: «Пошли ко мне», направился к дороге.

Мы последовали за ним и вскоре оказались в платном туалете, который моему другу, собственно, и принадлежал. Как раз вовремя, потому что на улице хлынул такой чудовищный ливень, словно туча всосала в себя весь Тихий океан и теперь решила вернуть его обратно.

Внутри было тепло и, как это ни странно, когда речь идет о платном туалете, уютно. Помимо комнаты, где из широких кабинок сияли своим великолепием и чистотой унитазы, здесь находилась еще и своеобразная пристройка, предназначенная для самого Мусорщика. Карл называл ее «рабочим кабинетом» и говорил, что это единственное место, где он может отдохнуть от земных проблем и расслабиться. Насколько я знал, в кабинете у него стоял стол, несколько табуреток, компьютер (старенький, но с кряхтением работающий, на нем Мусор тренировал свое творческое эго) и куча книг. Стоит ли говорить, что, кроме фантастики, Мусор ничего не держал.

— Располагайтесь поудобнее. — Мусор обвел комнатку рукой. Я уселся прямо на подоконник, прислонив насквозь промокшие ноги к батарее. Батарея грела не то чтобы слабо, но все же могла бы и лучше. Сева сел на одну из табуреток, заботливо переложив с нее стопку книг, и снова уставился на Карла преданным взглядом верного пса. Карл этот взгляд оценил и некоторое время молчал. Видимо, хотел усилить эффект. Мне к тому времени стало уже почти все равно-как только тепло коснулось мокрых носков, захотелось лечь