- 1
- 2
евреи,
но... Но, но, но... Эти Ťноť не помогают
мне сдержать рыдания. Если я не должен
отличаться от других,
то почему на самом деле
я отличаюсь? За
что? Что я такого
сделал, чтобы
быть евреем, объектом
насмешек и издевательства?..
Следующий
день знаменует собой
первый день моего еврейского
самосознания.
- Ну что,
Матлин, - говорит учительница,
- ты выяснил, какая твоя
национальность?
Я встаю,
как полагается, и, глядя
в пол, шепчу, давясь каждым
словом:
- Я... я... еврей.
- Хорошо, Матлин, ты
– еврей, - громко повторяет
учительница. - Ну что ж?
Это – ничего.
Весь
класс разражается хохотом,
с которым учительница
несколько минут не может
справиться. В
конце концов, она приводит
веселящийся коллектив
к порядку.
- Дети, - говорит она,
- вы не должны смеяться. В нашем советском
социалистическом обществе
все национальности равны. Евреи – это наши,
советские граждане,
поэтому они тоже равны.
Класс
окончательно умолкает. И в этой, неожиданно
наступившей тишине,
снова раздаётся голос
с задней парты:
- Эй, равный
Абрам, скажи кукуруза!
Класс
опять взрывается от
хохота, и я вижу, как учительница
ниже склоняется к журналу,
с трудом сдерживая улыбку. ŤАбрам, скажи кукурузаť
- это очень смешно. Вообще, всё, что касается
евреев – очень смешно...
Такой
был мой первый класс
по Иудаизму. С
тех прошло два раза по
тридцать лет: Первые
тридцать лет – до того,
как я уехал из Советского
Союза, а потом – ещё тридцать
после того, как я уехал
и стал американцем. Сегодня, когда я знакомлюсь
с американскими евреями,
они обычно спрашивают:
- В те годы, когда вы
жили в России, вы не соблюдали
религиозных традиций,
правда? Но скажите,
вы получили какое-нибудь
еврейское образование?
Первые
тридцать семь лет жизни
всплывают в моей памяти,
и я отвечаю без колебаний:
- О, да! Ещё какое!
- 1
- 2