- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (11) »
молодостью.
Молодёжь учит английский – и в школах, и в
институтах. А кто постарше, те учили
язык старшего брата – русский. Так что
половина китайского населения знает «спасибо», «до свиданья» и тому
подобное. Машинистка по имени мисс Цо
радостно доложила мне, когда нас познакомили, что она учила в школе русский
язык. Это она сказала по-китайски, через
переводчика.
– Ну, давай поговорим, - обрадовался я, переходя на
русский, но мои слова упали в пустоту.
Наверно, мисс Цо была плохой ученицей.
Я сказал очень медленно:
– Как.
Тебя. Зовут?
И это не помогло.
Я попросил через переводчика:
– Пусть скажет что-нибудь. Что помнит.
И мисс Цо с готовностью выложила на хорошем русском
языке:
– Наша партия – великая, славная и могучая!
Больше она ничего не помнила. Похоже, что её плохая успеваемость
компенсировалась идеологической подкованностью.
Первая поездка по Китаю
Я жил в уединении, вдали от цивилизации и работал
по двенадцать часов в день, потому что всё равно делать было больше нечего, и
по шесть дней в неделю, потому что все в Китае работают шесть дней в
неделю. Суббота там не выходной (может
быть, поэтому в Китае нет евреев?). Но
вот однажды настало воскресенье, и я сказал, что хочу в город.
– Ноу
плоблем, - сказали мои гостепреимные хозяева. – Будет сделано.
Приехал на джипе застенчивый юноша Шао Ли и повёз
меня в город Ниньгбо, ближайший центр цивилизации. До города километров сорок по бетонной дороге
среди ярко-жёлтых полей цветущего «масляного растения», из семян которого, как
нетрудно догадаться, выдавливают масло.
Весной соберут урожай масляных семечек, поля зальют водой и засеют
рисом. В конце лета соберут рис и ещё
раз засеют рисом. Поздней осенью соберут
второй урожай риса и посеют масляное растение.
И так далее в течение следующей тысячи лет. Всё это делается руками частных фермеров,
хотя земля по-прежнему им не принадлежит, а дана государством в аренду.
Несмотря на выходной день, на дороге было много
велосипедистов. Мне это показалось
странным. Шао Ли бросил баранку и
знаками объяснил, что воскресенье – выходной не для всех. Многие предприятия работают, а значит,
работают и люди. Все люди в Китае –
велосипедисты. Вот они и едут на работу.
Шао Ли безостановочно гудел, но велосипедисты не
реагировали, а продолжали ехать кто как хочет: кто – с краю, кто – посередине, а
кто – и вообще поперёк дороги, с одного края на другой, не обращая никакого
внимания на машину. Что-то у них было не
так с ментальностью – явно отсутствовало чувство страха перед быстро движущимся
предметом. Но Шао Ли только гудел, а
вовсе не нервничал и не матерился, как, казалось бы, полагалось шофёру. Время от времени он, не меняясь в лице,
совсем было, сшибал этих невозмутимых велосипедистов, и я слабо вскрикивал и
хватался за сердце. Но нет, каждый раз каким-то чудом обходилось.
Машин на дороге было мало; гораздо чаще попадалось
этакое странное движущееся устройство, похожее на огромного термита. Они его называют трактором, но на самом деле
это не трактор, а просто телега, запряженная мотором. Мотор совершенно открытый, с маховиком и
приводным ремнём, сидит на двухколесной тачке-каталке, и всё это пристёгнуто к
телеге спереди, на отшибе. Извозчик располагается
в телеге, и в руках у него вожжи с акселератором. И вот это умопомрачительное устройство,
нагруженное чем угодно, с грохотом и
дымом носится по дорогам Китая, развивая народное хозяйство.
Вдоль дороги теснились какие-то невзрачные то ли
лачуги, то ли склады, но были и многоквартирные дома, уныло однообразные и вполне
современные на вид. Пейзаж был
непривычный, какой-то китайский: вроде
бы – равнина, и дорога прямая и плоская, но тут же по сторонам – горы. На крутом склоне одной такой горы было
кладбище. В Китае принято хоронить людей
на горе, чтобы ближе к небу, объяснил мне знаками Шао Ли. При этом он заразительно хохотал: мысль о смерти его чрезвычайно смешила.
На нашем пути вдруг оказался светофор, а после него
началось что-то неожиданное: новые модерновые здания, ухоженные лужайки, какие-то
абстрактные скульптуры. Шао Ли снова
бросил баранку и знаками объяснил, что мы находимся в зоне свободного
экономического развития. Он вкратце
остановился на принципах частных инвестиций и знаками развил идею привлечения
иностранных капиталовложений в хозяйство Китайской Народной Республики. Зона вскоре кончилась, и опять пошли жёлтые
поля, безмятежные велосипедисты-самоубийцы и халупы, похожие то ли на дома, то
ли на амбары, то ли брошенные, то ли недостроенные.
Так продолжалось ещё с полчаса, а потом дома стали
расти, обступая дорогу, жёлтые поля исчезли, и мы въехали в город. Здесь туча велосипедистов сгустилась
настолько, что мне показалось, будто на улице потемнело. Если вы, читатель, когда-нибудь плавали под
водой в тропических морях, то я вам могу легко описать это ощущение. Это – когда попадаешь в косяк мелкой рыбы, и
она стремительно несётся навстречу, словно серебряный снегопад, но ни одна
рыбка тебя не задевает. Шао Ли продолжал невозмутимо гудеть, но скорости не
сбавлял. Я продолжал слабо вскрикивать и
хвататься за сердце, а велосипедисты неслись навстречу, обтекая нас, но не
задевая. Наконец, эта предынфарктная
езда кончилась, и мы запарковались. Я перевёл дух.
В толпе
Улицы китайских городов, и больших, и маленьких,
кишат народом. Вы видите и ощущаете, как
велико население этой страны – чуть ли не полтора миллиарда человек. Каждый четвёртый человек на земле –
китаец. Если сложить вместе США и
Россию, и то половины Китая не наберётся.
Страшно подумать!
Толпа
выглядит довольно пестро. Времена синих
маоцзедуновских френчей ушли в прошлое, и теперь на улицах царят яркие цвета;
это праздник первой дарованной свободы – свободы одеваться. Среди молодых людей в моде чёрные кожаные
куртки, но это не убавляет царящей в городе пестроты.
За месяц пребывания в Китае я побывал в трёх больших городах, в том числе в
Шанхае, и в нескольких маленьких. Я
бывал на улице днём и вечером, в рабочие дни и в выходные, в центре и на
окраинах. И плотность толпы никогда не
спадала. И в этой толпе, заметьте, все были китайцами.
Кроме меня. На меня
оглядывались. Раскрывали рты. Иногда показывали пальцами. Иногда сдержанно хихикали. Впервые в жизни я испытал это чувство – быть внешне
не таким, как все, и мне стало не по себе.
Захотелось пожелтеть и прищуриться.
Взрослое население ещё
как-то соблюдало приличия. Моим
несчастьем были дети. Эти негодяи
реагировали на меня так, как будто увидели живого птеродактиля. Они
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (11) »