случалось при переходе из одной жизни в другую. Ускорялся пульс, обострялись чувства, появлялся вдруг интерес к малейшим деталям. Как, например, интерес к лысеющему молодому мужчине, шагавшему ему навстречу под зонтом и на секунду дольше положенного задержавшему взгляд на лице Массуди. Или к продавцу газет, нахально уставившемуся Массуди в глаза, когда тот покупал «Ивнинг стандард». Или к таксисту, который секунд тридцать следил за ним, когда он, выйдя из такси, бросил эту газету в урну на Аппер-Уоберн-плейс.

Мимо проехал лондонский автобус. Ехал он медленно, и Массуди, вглядевшись в затуманенные стекла окон, увидел с дюжину усталых лиц – почти все коричневые или черные. Новые лондонцы, подумал он, и на миг профессор управления миром и социальной теории задумался о том, что это значит. Сколь многие втайне были на его стороне? Сколь многие поставят свою подпись на пунктирной линии, если он положит перед ними договор о смерти?

После автобуса на противоположном тротуаре появился одинокий прохожий – клеенчатый плащ, похожая на обрубок косичка, две прямые линии вместо бровей. Массуди тотчас узнал его. Молодой человек присутствовал на конференции – сидел в одном ряду с Хамидой, но в противоположной стороне аудитории. Он сидел на том же месте раньше утром, когда во время дискуссии по вопросу о запрете израильским ученым перебираться на европейские берега лишь один Массуди был против.

Массуди перевел взгляд вниз и продолжал идти, невольно переведя левую руку на ремень на плече, поддерживавший его портфель. За ним что – следят? Если да, то кто? Наиболее вероятное объяснение – «МИ-5». Наиболее вероятная, но не единственная организация, напомнил он себе. Возможно, германская БНД проследила за ним из Бремена до Лондона. А может быть, он находится под колпаком ЦРУ.

Но именно четвертая возможность внезапно вызвала отчаянное сердцебиение у Массуди. Что, если этот мужчина вовсе не англичанин, не немец и не американец? Что, если он работает на разведку, которая, нимало не смущаясь, ликвидирует своих противников даже на улицах иностранных столиц? Разведку, известную использованием женщин в качестве приманки. Он вспомнил, что сказала ему днем Хамида.

«Я выросла главным образом в Торонто».

«А раньше?»

«В Аммане – там я была совсем маленькой. Потом год в Гамбурге. Я палестинка, профессор. Мой дом в чемодане».

Массуди неожиданно свернул с Уоберн-плейс в клубок боковых улочек в районе Сент-Панкрас. Сделав несколько шагов, он пошел медленнее и оглянулся. Мужчина в клеенчатом плаще пересек улицу и следовал за ним.

Он ускорил шаг, сворачивая то вправо, то влево. Тут ряд домов с конюшнями, а тут многоквартирные дома, а тут пустая площадь, усыпанная опавшими листьями. Массуди ничего этого почти не видел. Он старался не терять ориентации. Он довольно хорошо знал главные улицы Лондона, а вот боковые улицы были для него тайной. Массуди плюнул на правила своей профессии и периодически оглядывался. И всякий раз тот мужчина, казалось, на шаг-два приближался к нему.

Профессор дошел до перекрестка, посмотрел налево и увидел Юстон-роуд, по которой ехал транспорт. Он знал, что на противоположной стороне станции метро «Кингс-роуд» и «Сент-Панкрас». Он свернул в этом направлении, затем две-три секунды спустя оглянулся. Мужчина завернул за угол и шел за ним.

Массуди побежал. Он никогда не был атлетом, а годы занятий наукой лишили его тело выносливости. Вес компьютера в портфеле тянул профессора вниз и при каждом шаге бил по бедру. Он прижал его локтем, а ремень взял другой рукой, но из-за этого бег его стал этаким неуклюжим галопом, еще больше замедлившим его продвижение. Он подумал было отделаться от груза, но вместо этого лишь крепче прижал его к себе. Попав не в те руки, компьютер становился кладом информации. Персоналии, фотографии наблюдения, линии связи, банковские счета…

Споткнувшись, Массуди остановился на Юстон-роуд. Бросив взгляд через плечо, он увидел, что преследователь упорно идет за ним, держа руки в карманах и опустив глаза. Профессор посмотрел налево, увидел пустой асфальт и сошел с тротуара.

Рев гудка на грузовике был последним, что услышал аль-Массуди. От удара портфель сорвался с его плеча. Он пролетел, несколько раз перевернувшись над дорогой, и с тяжелым стуком упал на асфальт. Мужчине в клеенчатом плаще даже не пришлось ускорять шаг – он просто нагнулся и поймал компьютер за ремень. Ловко перекинув его через плечо, он перешел через Юстон-роуд и вместе с пассажирами, возвращавшимися домой, вошел на станцию «Кингс-роуд».

Глава 2 Иерусалим

На заре портфель добрался до Парижа, а в одиннадцать часов его внесли в неприметное здание на бульваре Царя Саула в Тель-Авиве. Там были наспех просмотрены личные вещи профессора, а на память его компьютера набросилась целая команда технических магов. В три часа дня первый пакет разведданных был отправлен в кабинет премьер-министра в Иерусалиме, а в пять большой конверт с наиболее тревожным материалом поехал в глубине бронированного лимузина «пежо» на Наркисс-стрит, тихую зеленую улицу недалеко от торгового центра имени Бена Иегуди.

Машина остановилась перед небольшим многоквартирным домом номер 16. С заднего сиденья из нее вылез Ари Шамрон, дважды бывший начальником израильской разведслужбы, а теперь являвшийся чрезвычайным советником премьер-министра по всем вопросам безопасности и разведки. Рами, черноглазый начальник его личной охраны, молча двинулся за ним по пятам. За свою долгую и бурную карьеру Шамрон приобрел множество врагов, и из-за запутанной демографии Израиля многие из них находились в опасной близости. Поэтому Шамрон даже в своей похожей на крепость вилле на Тивериадском озере всегда был окружен охраной.

Он приостановился на садовой дорожке и посмотрел вверх. Перед ним было здание из иерусалимского известняка в три этажа высотой, перед которым рос большой эвкалипт, отбрасывавший приятную тень на балконы фасада. Ветви дерева качал первый прохладный осенний ветер, а из распахнутого окна на третьем этаже шел резкий запах краски.

Войдя в вестибюль, Шамрон взглянул на почтовый ящик квартиры номер три и увидел, что на нем нет фамилии. Он стал медленно подниматься по лестнице. Был он низкорослый и одет как всегда – в брюках цвета хаки и потертой кожаной куртке с разрезом на правой груди. Его лицо было исполосовано глубокими морщинами, а седые волосы коротко острижены. Кожа на руках была тонкая и в печеночных пятнах; при этом казалось, будто он занял руки у куда более крупного мужчины. В левой он держал конверт.

Когда Шамрон дошел до