- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (45) »
пересекает сад, поднимается на крыльцо, распахивает дверь, бесшумно проходит в дом.\
И замечает в темноте неясное движущееся пятно.
Внезапно он включает свет. Он стоит в пижаме на пороге комнаты.
– Я тебя ждал всю ночь!
На его лице написано искреннее волнение. Глаза лихорадочно блестят.
Она тихо говорит:
– А ты не переигрываешь?
Он срывается на крик:
– Где ты была?
Когда он повышает голос, Анна подходит к нему, пристально смотрит в глаза и, снизив до шепота собственный голос, еле слышно произносит:
– Замолчи.
Он тотчас перестает кричать. И говорит:
– Я с ума сходил от беспокойства. Ты могла бы позвонить. Анна, ты хоть знаешь, который час?
Анна не отвечает. Обойдя его, она входит в столовую. Садится у стола. Он идет следом. Она поднимает глаза и долго, долго смотрит на него. Выпрямляется на стуле. Шумно втягивает воздух. И произносит на одном дыхании:
– Я ухожу от тебя. Все кончено.
Он стоит в дверном проеме, лицом к ней, в пижаме, со спутанными волосами, с изумленно раскрытым ртом.
Сперва он молчит, потом говорит почти беззвучно:\
– Повтори, что ты сказала?
– Нам нужно расстаться.
– Почему?
– Догадайся сам.
– Я ничего не понимаю. Почему мы должны расстаться?
– Томас, прошу тебя. Объяснения бесполезны. Уходи из дома.
– Ты с ума сошла? Ночь на дворе!
– Так что же?
– И ты меня выгоняешь?
– Именно так.
– Анна, посмотри на меня!
Анна медлит. Потом смотрит ему в глаза. И отвечает:
– Не вижу больше ничего особенного.
Она кладет ладони на стол, она устала до предела, она встает. Выходит в коридор.
– Ты любишь кого-то другого? – спрашивает он.
Она пожимает плечами.
– Не все такие как ты, Томас.
Он удерживает ее за руку. Стискивает ей руку до боли.
– Пусти меня!
Она высвобождает руку из его хватки. Поднимается по лестнице. Входит в кладовую, чтобы достать чистые простыни. И стелит себе постель в одной из двух каморок третьего этажа, под самой крышей. Все воскресенье она проводит в постели, свернувшись клубочком под периной. Ничего не ест.\
* * *
В понедельник утром, задолго до восьми часов, Анна уже сидела за рулем; дверца ее машины была распахнута. Томас стоял на тротуаре, застегивая рубашку. Они торопливо перешептывались. Он говорил: – Я тебя люблю. – Нет. – Ну нельзя же вот так просто взять и расстаться. – Можно. – Мы вместе уже пятнадцать лет. – И что с того? – Нам нужно объясниться. – Это бесполезно. – Но я не позволю тебе разрушить мою жизнь ни с того ни с сего, без всякой причины, без всяких объяснений. Его голос сорвался на нелепый пронзительный фальцет. Вдали на тротуаре показался прохожий. Она сказала, очень тихо: – Закрой, пожалуйста, дверцу. – Анна, я люблю тебя. – Это ложь. Внезапно лицо Томаса исказилось. Он побледнел до синевы. Ей наконец удалось захлопнуть дверцу машины. – Сегодня вечером… сегодня вечером, – умолял он сквозь стекло.\ Она взглянула в зеркало заднего вида: он оперся на капот одного из припаркованных автомобилей и, подняв голову, жадно ловил ртом воздух.* * *
Она толкнула дверь музыкального издательства. Поднялась в свой кабинет, оставила там шарф, сумку, пальто. Вошла в кабинет Ролана, включила кофеварку, сходила набрать воды в туалете под лестницей. Подняла глаза и поймала свое отражение в маленьком зеркальце над раковиной. Это была женщина, чье тело постоянно изменялось. В какие-то дни она выглядела мускулистой, спортивной (Анна любила плавать, она плавала несколько раз в неделю) – воплощение здоровья. В другое время бывала рыхлой, обмякшей, до странности неуклюжей. Сегодня выдался как раз такой скверный день. И лицо у нее было скверное – осунувшееся, острое, бледное. Она позвонила Жоржу по номеру, который тот ей дал. Он отвечал на ее вопросы как-то вяло. – Я тебя разбудила, да? – Д-да, – ответил он после короткой заминки. – Ладно, я перезвоню попозже. Я довольно грубо тебя отшила. Но ты уж на меня не сердись. – О, я не сержусь. – Я очень рада, что мы с тобой снова встретились. – Я тоже очень рад, что мы с тобой снова встретились. – Мне просто нужно было остаться одной. Мне и сейчас необходимо побыть одной. Я думаю, моя жизнь, вся сущность моей жизни сводится к этому желанию – быть одной. – Разве ты никогда не жила одна? – Нет. – Я обязательно выпью за это. Спущусь днем в мамочкин погреб, откупорю бутылку самого лучшего вина и выпью его, думая о тебе. Выпью за сущность твоей жизни и за нашу встречу. Живи одна. Живи одна и приезжай ко мне, когда захочешь. Сейчас я тебе скажу, почему это так хорошо – начать взрослеть в том возрасте, которого ты достигла. Потому что возраст, которого ты достигла, – это и мой возраст.Глава II
– Что касается меня, я возьму только сырую печень со спаржей. Сделав заказ, они умолкли. Потом Анна передумала и снова подозвала официанта: – Я хочу, чтобы вы мне приготовили еще и салат. – Простой зеленый салат? – Да. Но без уксуса. Только с лимонным соком. Соль, оливковое масло и лимон. Сомелье принес вино. Томас пригубил его. Когда сомелье отошел, Томас торжественно объявил: – Я хочу, чтобы мы все обсудили серьезно. – Разумеется серьезно, как же иначе, – ответила она. И они снова замолчали. Потом Анна сказала: – Томас, надеюсь, ты не забыл, что выходные я проведу в Бретани. Я уезжаю в субботу днем, проведу праздник Трех царей с мамой. – Я знаю. И снова наступило молчание. – Но я не то собирался с тобой обсуждать. Анна, я хотел, чтобы ты, именно ты начала этот разговор. – Вот это уже потруднее. – Чтобы ты мне объяснила… – А вот это, наверное, и вовсе невозможно. – Почему? – Я сильно сомневаюсь, что это я должна что-либо объяснять. Пересмотри-ка свою жизнь. Вспомни садик в Шуази, где растет лавр. Вспомни, как ты проходишь по лужайке. И на крыльце тебя ждет молодая женщина. И она тянется к тебе с поцелуем. Внезапно она осекается. Он не нарушил эту паузу. И не поднял на нее глаза. Спустя минуту он прошептал: – Скажи мне, как ты намерена поступить? Она молчала, пока официант подавал на стол. Когда они остались наедине, она сказала: – Уходи прочь. – Нет. – Ты должен уйти, Томас. Дом принадлежит мне, и моя жизнь теперь тоже принадлежит только мне. – Даже речи быть не может, – возразил Томас. Он бросил салфетку на стол. – Неужели ты надеешься, что я буду спокойно смотреть, как ты разрушаешь все, что было до сих пор нашей жизнью? – Да, надеюсь. Потому что мне сорок семь лет. Потому что сорок семь лет назад я родилась в маленьком бретонском городишке, где девочки носили длинные косы и подтягивали шерстяные носки повыше, к самым- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (45) »