отвечали одна за другой девчонки.

Я покосился на Макаревича-Мандера. Тот сидел с отсутствующим видом. То есть он вроде сам сидел, но его мысли, а значит, и он сам, были где-то далеко отсюда. В общем, он явно отсутствовал. Ну, конечно, он спокоен, его ни за что не вызовут, потому что Клавдия Васильевна на него не надеется, потому что она не уверена в нём на все сто процентов. А во мне Клавдия Васильевна уверена, она знает, что я её не подведу…

И вот настал мой звёздный час. Я вышел к доске и принялся решать задачу. Я стучал мелом по доске, оборачивался к ребятам и объяснял, что я делаю. Потом то же самое я объяснял учительницам. Учительницы открыли блокноты и дружно застрочили. Чтобы они успевали записывать, я стал объяснять чуть помедленнее…

Клавдия Васильевна сияла от счастья.

А девчонки, те девчонки, которые только что хихикали надо мной, снова глядели на меня восхищённо, как на Штирлица.

И Макаревич-Мандер наконец вернулся в класс. Словно завороженный, он следил за движениями моих рук. Ага, понял теперь, кто я такой.

И тут я вспомнил, как его фамилия — и не Макаревич, и не Мандер, а Ситников.

ПИРШЕСТВО ПО-АНГЛИЙСКИ

— А, молодой человек, очень рад вас видеть. Как здоровье? Как успехи в ученье?

Такими словами Лев Семёнович каждый раз встречает меня. Седые волосы его аккуратно зачёсаны назад. Глаза — живые, горящие — глядят на меня добро и весело. Вообще, у него такой вид, будто он ждал меня целую вечность и наконец дождался, а потому безмерно счастлив.

Одет Лев Семёнович в полосатый халат, накинутый на белоснежную рубашку с галстуком-бабочкой. Из-под халата виднеются тщательно отутюженные брюки и чёрные, начищенные до блеска ботинки.

Когда я сообщаю, что здоровье у меня хорошее, успехи в школе тоже хорошие, Лев Семёнович вежливо осведомляется, как чувствуют себя мои бабушка и дедушка, мама и папа.

Я отвечаю, что они все чувствуют себя хорошо, передают самый сердечный привет Льву Семёновичу, и, в свою очередь, интересуюсь, каково его здоровье.

— Если здоров дух, то и тело здорово, — с неизменной бодростью отвечает Лев Семёнович и приглашает меня в комнату.

Три раза в неделю я приезжаю ко Льву Семёновичу, чтобы заниматься английским языком. Лев Семёнович когда-то был дипломатом, а потом преподавал в институте. Теперь он на пенсии и рад возможности пообщаться с молодёжью, то есть со мной.

— Ну что ж, аб ово, что по-латыни означает, от яйца, а попросту говоря, танцевать следует от печки, или начнём сначала… Прошу вас, молодой человек, почитайте.

Я открываю книжку и начинаю читать. Краем глаза я посматриваю на старого дипломата. Дипломатическая невозмутимость его покидает. Он морщится, он страдает. Я догадываюсь, что чувствует Лев Семёнович. У него на глазах так бессовестно обращаются с любимым английским языком, так беззастенчиво его коверкают. Хотя я вовсе не коверкаю английские слова, а стараюсь их прочесть как можно лучше.

— Отдохните минутку, молодой человек, — останавливает меня учитель, когда я, прикончив одну страницу, набираю побольше воздуха, чтобы перейти ко второй. — И послушайте, как звучит английский язык.

Лев Семенович тщательно разглаживает страницы книги, проводит рукой по волосам, несколько секунд жует губами, потом откашливается, прочищает горло. Говорят, так готовятся к выступлению оперные певцы.

Наконец Лев Семенович готов, и начинается священнодействие.

Лев Семёнович читает, смакуя каждое слово, он причмокивает, он облизывается, будто не произносит обыкновенные английские слова, а вкушает некие восхитительные яства. Он наслаждается каждой буковкой, он обсасывает каждое слово.

Это не чтение, а пиршество. Я невольно заражаюсь, поддаюсь ею влиянию. Я тоже начинаю облизываться, словно объедаюсь какой-то вкуснятиной…

Лев Семенович откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Он отдыхает, почивает. У него спокойное, умиротворённое лицо человека, который сделал свое дело и теперь может немного отдохнуть с сознанием выполненного долга.

Наступает тишина. Но я слышу, как звучат ещё слова, летая по комнате, пока последнее слово не ускользает в раскрытую форточку.

Вдруг учитель открывает глаза.

— Вы знаете, — произносит Лев Семенович, — кем стал один из моих учеников? Он стал советником по вопросам культуры в нашем посольстве в одной крупной стране. И когда он говорит, его слушают. А если слушают его, значит, слушают всех нас.

Лев Семёнович вскидывает длинные худые руки и обводит ими комнату. Странное дело, но мне вдруг кажется, что его узкая комната расширяется и даже взлетает над земным шаром.

— А когда мой ученик замолкает, его спрашивают, кто его научил так прекрасно говорить по-английски.

Лев Семёнович глядит на меня, чуть сощурив глаза, спокойно и ласково. Но я уже разбираюсь в дипломатических взглядах и понимаю, что он хочет сказать. А он хочет спросить, будут ли слушать меня.

Тут Лев Семёнович спохватывается, что он должен учить меня английскому языку, и говорит:

— А теперь вы почитайте, молодой человек…

Во мне ещё звучат слова, которые он произносил, и я начинаю их воспроизводить по памяти. Я увлекаюсь, и мне самому кажется, что я никогда ещё так здорово не читал.

Дипломатическая выдержка помогает Льву Семёновичу вытерпеть на сей раз две страницы. К концу второй страницы я замечаю, что он начинает ёрзать в своём кресле.

— Маленький перерыв, молодой человек, вы его заслужили, — останавливает Лев Семёнович меня, когда я переворачиваю вторую страницу. — И послушайте, как это звучит по-английски.

И всё начинается сначала. Снова слышится беспрерывное чмоканье, снова мой учитель упивается своим чтением, и снова во мне долго ещё звучат прекрасные слова…

Потом принимаюсь за чтение я. Но теперь я чувствую, как ужасно читаю, спотыкаясь на каждом слове, будто вижу его впервые. В общем, жую какую-то жвачку, вместо того чтобы пить божественный нектар или вкушать сладчайшую амброзию.

Для тех, кто не знает, что такое нектар и амброзия и с чем их едят, объясняю, что оба эти блюда были самыми любимыми у древнегреческих богов, которые жили на горе Олимп, высотой примерно с мой 20-этажный дом.

И в третий раз всё повторяется. Учитель снова показывает мне, как это звучит по-английски. Я совершаю третью попытку подняться на высоту моего учителя, но безуспешно.

Наконец время урока истекает. Лев Семёнович, дав мне задание на дом, провожает меня до двери, галантно раскланивается, наказывает, чтобы я непременно передал привет бабушке и дедушке,