котором в поразительных цветах идет сцена рассказа. Я вижу - и потом пишу. Когда цвета устанавливаются и я пригляделась - я наклоняю голову и спокойно проникаю под рамку, в трехмерное пространство сцены. Прямо передо мной горит багровый, в полнеба закат, лениво-угрожающе катит свои волны зимнее море, впереди стоит черный герой, вдыхает ветер, думает свои тяжелые мысли. Я стою за ним, рассматриваю детали, или сижу, как писец, с пером и бумагой и записываю. Изображение заходит за глаза, и сзади я еще ощущаю пространство между своей спиной и той дверью, в которую я вылезла. Дорого бы я отдала, чтобы узнать, как это делается. "Если бы только знать", как говорили чеховские героини.

А что я делаю, когда подхожу к герою и одним движением погружаюсь в него, увидев на мгновение его красную печень - и тут же сцена меркнет, а я испытываю его эмоции, думаю его мысли, плачу его слезами. Отрыдав положенное, и записав, чего надо, я вылезаю где-то около его черного плеча, как душа из тела. Мистика - но еще размазывая чужие слезы по лицу и сохраняя потрясенное выражение, я уже втайне ухмыляюсь в глубине души, как актер, который только что удачно умер. Хорошо только, что никто не видит моей игры.

От этих неожиданных чудес я как любопытная Варвара на базаре, перед тем, как ей нос оторвали. Но я не позволяю себе заходиться. Мы никогда не узнаем, как устроен наш мозг - я, во всяком случае, не узнаю. Тот, кто идет после меня, разберется - и я не достойна развязать ремень у его обуви. Но так как я устроена вроде Авимелеха, который любил давать советы, то когда-нибудь я куплю скоросшиватель, разложу чудеса по полочкам и запулю научный труд "Двигатели творческого сгорания". Там будут колеса, шкивы, маленькая шестеренка легкой работы, выволакивающая большую шестерню тяжелой, свободная рукоятка русла работы с выходом на половодье деталей, моторы, сменяющие друг друга в пути, семь трехмерных чудес первого разряда, мысль, как молния и мысль, как бытовая молния, застегивающая две длинные белковые молекулы. Там будут кинозалы и звуковая аппаратура, лебедка, вытаскивающая из трюма фразу по ее звучанию, шумовое устройство, накатывающее ритм, приусадебный участок способностей с лягушкой воображения, произрастающее актерское мастерство, репа здравого смысла и солонка юмора. Там будет черная дыра в истончившейся пленке, отделяющей заднюю черную половину мозга, где находится подсознание, от передней, белой освещенной шестидесятисвечовой лампочкой сознания. Там будет наблюдательный пункт, где сижу я и наблюдаю. И вижу мое сознание и подсознание будто два полушария, переплетенных в совместной работе, как правая и левая рука. Они сидят в тарелке эмоциональной сферы, заполненной горючим - и все это творчество крутится на сексуальном винте, являясь его сублимацией и одновременно половой окраской. Красота и экономичность этого инженерного решения напоминают, что человек создан по образу Божию и что все люди талантливы. Доказать эту теорему легко - никто и никогда не видел бездарных детей, если они здоровы. Это потом их убивают - фарисейское воспитание и книжное образование, лебеда безделья и чертово половое созревание. Живой мозг, который дан от рождения каждому - великая родильня, великий конденсатор, великая мастерская, великая студия и великий генштаб. Трудно поверить, что такое устройство мозга возникло в результате эволюции - оно кажется мне божественным. А может, это только кажется - ведь и дикарю кажется божественным обыкновенный двигатель внутреннего сгорания. Но если сейчас я живой дикарь, то десять лет тому назад я была полумертвым телом домашней хозяйки с грудным ребенком на руках, и тем, кто помогал мне выжить - низкий поклон.