ненужный ковёр. Что же теперь ей нужно? Рейна закусила губу, глядя между мерно покачивающихся ушей своего коня.

Через некоторое время уши настороженно приподнялись. Иста проследила, куда смотрит их фыркающий владелец, и увидела, как со смежной дороги к ним приближается другая кавалькада человек из двадцати и такого же количества лошадей и мулов. Ди Феррей привстал на стременах и окинул отряд подозрительным взглядом, но потом успокоился, увидев четырёх всадников в голубых туниках и серых плащах, выдающих в них воинов Ордена Дочери, которым предписано обеспечивать безопасность паломников. Группа подъехала ближе, и теперь можно было разглядеть как мужчин, так и женщин, одетых в цвета выбранного ими бога в той степени, в какой позволял гардероб; помимо всего прочего рукава паломников украшали разноцветные ленты в знак их святых намерений.

Два отряда достигли пересечения дорог одновременно, и ди Феррей обменялся кивками с солдатами Дочери, такими же обстоятельными и невозмутимыми ребятами, как и он сам. Пилигримы с интересом разглядывали изящный, но мрачный наряд Исты. Полная, раскрасневшаяся от езды женщина средних лет — она не сильно старше, чем я, — весело улыбнулась ей. Секунду спустя губы Исты сложились в ответную улыбку, и рейна приветливо кивнула паломнице. Ди Феррей направил своего коня так, чтобы оказаться между пилигримами и Истой, но этот манёвр оказался бесполезен, поскольку полная дама придержала свою лошадь, а потом, пустив её рысью, ловко объехала управляющего.

— Да ниспошлют вам пятеро богов отличный денёк, леди, — выдохнула женщина. Толстая пегая лошадь была обвешана множеством набитых до отказа седельных сумок, к которым, в свою очередь, бечёвкой крепились ещё тюки и свёртки; вся эта конструкция покачивалась так же ненадёжно, как и сама наездница. Лошадь снова пошла шагом, дама восстановила дыхание и поправила соломенную шляпу. Она была одета в зелёные цвета Матери, только какого-то тёмного оттенка, подходящего, скорее, вдове. Однако на рукаве красовались ленты цветов всех богов: голубая, переплетённая с белой, зелёная с жёлтой, красная с оранжевой, чёрная с серой и белая с кремовой.

Немного помедлив, Иста снова кивнула:

— И вам тоже.

— Мы паломники из Баосии, — сообщила женщина, — путешествуем к месту чудесной смерти канцлера ди Джиронала в Тариуне. Ну за исключением сьера ди Брауды, он вон там…

Она указала на одетого в приглушённых коричневых тонах пожилого мужчину с красно-оранжевой повязкой, означающей его принадлежность Сыну Осени. Рядом с ним ехал молодой человек в одежде поярче; он слегка нагнулся к холке коня, неодобрительно поглядывая на разговорчивую даму в зелёном.

— А с ним его сынок, вон он… Красавчик, а? Что скажете? — Паренёк выпрямился и принялся смотреть нарочито вперёд, заливаясь краской, что отлично сочеталось с ярко красной лентой на его рукаве. Его отец не смог подавить улыбку.

— Так вот, он везёт сына в Кардегосс, чтобы посвятить в Орден Сына. Парнишка пойдёт по стопам папаши. А церемонию посвящения будет возглавлять сам рей-консорт Бергон! Эх, как бы мне хотелось его увидеть. Говорят, рей ох как хорош собой. Ибранское побережье, откуда он родом, наверное благотворно влияет на юношей. Так что нужно будет как-нибудь подыскать причину, чтобы поехать помолиться в Кардегосс и порадовать мои старые глаза.

— Хорошая мысль, — невозмутимо заметила Иста, выслушав весьма поверхностное, но в целом верное описание собственного зятя.

— А зовут меня Кария. Я из Палмы. Недавно была женой местного седельщика. Теперь вдова. А вы, милая леди? Этот приятель ваш муженёк, не так ли?

Услышав такое фамильярное обращение, управляющий замка собрался было придержать коня и оттеснить надоедливую даму, но Иста знаком приказала ему остановиться:

— Не надо, ди Феррей.

Тот удивлённо поднял брови, но потом пожал плечами и промолчал.

Иста обратилась к паломнице:

— Я вдова… из Валенды.

— Надо же! Прям как я! — обрадовалась женщина. — Мой первый муж родился здесь. Вообще-то я похоронила трёх мужей.

Она сообщила об этом, как о своеобразном достижении.

— Ну, не всех сразу, конечно. По очереди.

Затем дама окинула взглядом траурное облачение Исты:

— А своего-то вы недавно похоронили, да? Сочувствую. То-то вы такая грустная и бледная. Это, дорогая моя, тяжело пережить. Особенно в первый раз. Сначала хочешь умереть — это я точно знаю, самой хотелось, но об этом и говорить-то страшно. Ничего, всё вернётся на круги своя.

Иста улыбнулась и чуть качнула головой, словно не соглашаясь, но не стала объяснять женщине её ошибку. Ди Феррею ужасно хотелось поставить паломницу на место, раскрыв высокое положение Исты, а заодно и свою должность, и отправить разговорчивую вдовушку своей дорогой, но Иста с интересом обнаружила, что Кария её забавляет. Болтовня вдовы её совсем не раздражала и не было желания её останавливать.

Тем более что это никому не приносит вреда. Кария из Палмы перечисляла всех своих спутников, развлекая Исту запутанными перечислениями их общественного положения, мест рождения и святых целей. Если предмет обсуждения ехал достаточно далеко и не мог ничего слышать, паломница сдабривала свой рассказ бесплатными комментариями их манер и поведения. Помимо пожилого дедиката Сына Осени и его краснеющего отпрыска в отряд входили четверо членов гильдии ткачей, которые совершали паломничество, чтобы помолиться Отцу Зимы о благоприятном исходе судебной тяжбы; отец с лентами Матери Лета просил для дочери успешного разрешения от бремени; и отмеченная бело-голубой повязкой женщина молила Дочь Весны ниспослать её дочери мужа. Худая дама в хорошо скроенных зелёных одеждах служителя Ордена Матери, имевшая при себе служанку и двух слуг, оказалась ни акушеркой, ни целительницей, а ревизором. Торговец вином ехал принести благодарность Отцу Зимы и выполнить обет за успешное возвращение своего каравана, едва не пропавшего прошлой зимой в заснеженных горах по дороге в Ибру.

Те паломники, что ехали поблизости, периодически выразительно закатывали глаза, потому что знали Карию уже не первый день и уже наслушались её россказней. Единственным исключением был весьма тучный молодой человек в белом, правда забрызганном грязью, одеянии служителя Бастарда. Он ехал медленно, пристроив книгу между шеей своего грязного белого мула и собственным внушительным животом, и только тогда, когда нужно было перевернуть страницу, он поднимал голову, окидывал окружающих близоруким взглядом и рассеяно улыбался.

Вдова Кария взглянула на солнце, которое как раз достигло зенита:

— С