без него обществу грозит «хаос», он утверждает, что попытка увязать степень суровости уголовного наказания с уровнем преступности совер­шенно несостоятельна, так как статистика ясно показы­вает отсутствие какой бы то ни было связи между тя­жестью и количеством преступлений, с одной стороны, и тяжестью наказаний — с другой.

Мысль Н. Кристи о том, что суровость наказания в буржуазном государстве, легко переходящая в жесто­кость, является самостоятельной переменной и не нахо­дится в прямой и однозначной связи с величиной и ха­рактером преступности, имеет большое значение, так как привлекает внимание общества к его собственному нравственному сознанию. Буржуазное общество не только порождает преступления, требующие защитной реакции, оно порождает также и саму эту реакцию, ко­торая может быть и строже, и мягче. Если ответ на пре­ступление, говорит Н. Кристи, зависит не столько от самого преступления, сколько от общества, то пусть он лучше будет не суровым, а мягким. Н. Кристи высту­пает здесь как последователь великих гуманистов про­шлого. В безнравственной атмосфере эксплуататорско­го общества он выступает в защиту простых челове­ческих ценностей.

Искренний гуманизм, пронизывающий книгу Н. Кристи, стремление ограничить применение уголов­ного наказания, указать на пределы боли, страданий, причиняемых наказанием, не может не вызвать сочув­ствия и понимания. Абстрактный же характер этого гу­манизма заставляет задуматься, однако, прежде всего о тех реальных социально-экономических условиях, в рамках которых функционирует конкретная уголовно-правовая система. Подлинная гуманизация уголовно-правового воздействия, за которую ратует автор, как и воплощение других гуманных идей, под силу только об­ществу, свободному от эксплуатации и всех форм со­циального неравенства.

Какова же программа самого Н. Кристи? Прежде всего, полагает он, следует осознать суть любого уго­ловного наказания, которое есть не что иное, как при­чинение «боли», страданий (ограничений, лишений). Осознание этой неотъемлемой характеристики наказа­ния, не скрываемой более под вывеской некарательного воздействия, позволяет ставить и решать вопрос о пре­делах причинения этой боли — о границах, последстви­ях и целях наказания. Н. Кристи пугает призрак уго­ловной системы, жестко запрограммированной на меха­ническое применение заранее фиксированных наказа­ний, — системы, в которой нет места ни гуманизму, ни милосердию, ни учету свойств личности преступни­ка, условий его жизни, системы, которая не будет принимать во внимание различия между бедным во­ром и богатым, человеком острого ума и тугодумом, хорошо образованным и не имеющим никакого образо­вания (с. 54). Превращая боль в неизбежное послед­ствие преступления, такая система сосредоточивает внимание не на социальной структуре общества, заме­чает Кристи, а на самом индивиде и тем самым за­крывает дорогу для поиска иных, альтернативных, более человеческих форм реагирования на преступле­ния.

Суть концепции Н. Кристи в следующих словах: «Мы можем создавать преступления созданием систем, которые требуют этого понятия. Мы можем ликвидиро­вать преступления, создавая системы противополож­ного типа» (с. 82).

Каковы же эти системы, способные, по мысли ав­тора, разрешать конфликты, не прибегая к причинению «боли», к уголовному наказанию? В этой связи он опи­сывает стихийно возникающие в ряде западных стран самодеятельные общины, общности людей, организую­щих либо районы совместного проживания (Христиа­ния — район Копенгагена), либо кооперативы типа фаланстеров (Твинд), либо общины людей с психиче­скими или физическими недостатками (Видарасен). Видя в этих неформальных, стихийно возникающих са­модеятельных группах и объединениях прообраз гу­манной системы разрешения конфликтов без примене­ния уголовного наказания, без причинения боли, Н. Кристи пытается выявить решающий фактор такой социальной «анестезии». Таким фактором для него яв­ляется возникающая в этих группах и общинах новая, альтернативная система ценностных представлений.

При всем уважении к гуманистическим устремле­ниям Н. Кристи, здесь возникают, однако, серьезные сомнения. Может ли быть обеспечено устранение же­сткой системы «преступление — наказание» за счет од­них лишь перемен в системе взглядов, убеждений, представлений, верований? Мы оставляем пока в сто­роне и вопрос, насколько реальна надежда на то, что перечисленные неформальные объединения вообще способны изменить реальную структуру окружающего их буржуазного общества и господствующую в нем идеологию.

Следует отметить, что Н. Кристи не ограничивается опытом Христиании, Твиида и Видарасена, понимая исключительный характер описанных объединений. Он пытается выйти за границы в том или пном смысле ущербных общностей на здоровую почву такого обыч­ного, повседневного и, мояшо сказать, всеобщего явле­ния, как соседство, полагая, что именно на этой почве может постепенно возникнуть предлагаемая пм «юсти­ция причастных» в противоположность действующим ныне формальным правовым структурам, отчужденным от нужд и интересов простого человека. Более того, Н. Кристи формулирует определенные требования, необходимые, по его мнению, для создания и функцио­нирования именно такой юстиции. Читатель с интере­сом прочтет рассуждения автора о значении осведом­ленности людей друг о друге, равномерном распреде­лении власти, уязвимости, взаимной зависимости, которые наряду с определенной системой ценностных представлении нужны для того, чтобы осуществление правосудия как можно меньше и реже причиняло боль, не умножая страданий, уже созданных самим преступ­лением.

Н. Кристи прав, утверждая, что «преступление — это не «вещь». Преступление - это понятие, применяе­мое в определенных социальных ситуациях, когда это возможно и соответствует интересам одной или не­скольких сторон» (с. 82).

Показывая историческую относительность понятия преступления, правильно отказываясь видеть в пре­ступлении и личности преступника некую особую, спе­цифически преступную суть, другой известный крими­нолог, голландский профессор Л. Хулсмаи, приходит к выводу, что «это закон говорит, где есть преступление, это закон создает «преступника».

Верно, что материальный факт, событие становится фактом социальным (в нашем случае — преступлени­ем) в той мере и только тогда, в какой мере и когда он получает оценку своего социального значения и смыс­ла со стороны социального целого (в нашем случае — со стороны государства в форме уголовно-правового определения деяния в качестве преступления). В этом (и только в этом)