Лора Андронова Фелидианин
Мирта появилась на сто седьмой день около десяти часов утра. Зашелестели опавшие листья, скрипнули переброшенные через канаву мостки. Я знал, что это она, но все равно вышел из укрытия и, прячась в тени разросшегося за лето дикого винограда, следил за ее приближением. Я ждал. Я ждал этого момента так долго, что иногда считал его свершившимся. Слова, которые я должен был сказать, давно выросли, вызрели во мне, они нетерпеливыми горошинами перекатывались под языком, тревожа, мешая. Я должен объяснить все: где я пропадал эти месяцы, почему не мог появиться раньше. Рассказать, как надеялся, как искал ее. Мирта. Мир-та. Мир. Та. Имя-придыхание. Она не изменилась: те же черные, стриженные короткой щеточкой, волосы, подростковые неуклюжие движения, беспокойные глаза. В пальцах тлела сигарета. — Ты так и не бросила, — пробормотал я. Странно, что я подумал именно об этом, хотя никогда ничего не имел против курения. На ее левой руке, на тыльной стороне ладони, был шрам — тонкий, четкий, как от пореза стеклом. Возле забора Мирта остановилась. Я подался ей навстречу. «Сейчас, — грохотало в висках. — Сейчас, сейчас…» Тень виноградных листьев падала мне на лицо, холодила щеки и лоб. Я не дышал, ловя каждое ее движение, впитывая горьковатый табачный запах. Сердце не билось. Его просто не было — только пустой, ожидающий могильный провал. Стоявшая на дороге Мирта — уже такая близкая — оглянулась, посмотрела на часы и пошла дальше — к видневшимся за деревьями кирпичным пятиэтажкам. Ее силуэт в темной аллее все удалялся и удалялся, пока не скрылся совсем. До последнего мгновения я был уверен, что она меня заметит. Почувствует, что наблюдаю за ней, поднимет голову и заглянет мне в глаза. Я твердо знал, что связывавшие нас нити не дадут ей пройти мимо. Всем нам свойственно ошибаться. Я не знаю точно, что случилось потом. Угольный смерч окружил меня, подхватил и понес за собой — вниз, в беспамятство. Я что-то кричал, но слова растворялись и утекали прочь — прозрачные, беззвучные. Я падал. Падал… …Когти царапнули ладонь — раз, еще раз. Острые зубы коснулись шеи, мочки уха. Боль была ощутимой, она вцепилась в меня колючей лентой, обхватила и вытянула на поверхность. Когда черный рой немного рассеялся, я выбрался на ступеньки беседки. Солнце еще висело низко, едва просвечивая сквозь сосновые стволы. На выложенной красноватой плиткой дорожке лежали полосы теней. Влажно пахло землей. Я встал и облокотился на перила, любуясь своим воинством. Кошки сидели ровным полукругом и, не мигая, смотрели на меня. Зет, Генри, Булка, Шарлотта и Петька — не слишком многочисленная армия. Пока не слишком. Из-за угла выглянула трусиха Маша, настороженно повела носом. — Что? — спросил Зет. Он был рыжим, тощим и всегда казался встрепанным. Булка метанула хвостом по асфальту. — Что? Генри чихнул. Шарлотта и Петька не осмелились даже пошевелиться. — Следить. — Я был самим спокойствием — холодным, непоколебимым, бездонным. Сидевший у меня на руках Бормот согласно заурчал. Глаза Зета заискрились азартом. — Кто? Маша нерешительно приблизилась. Села возле Шарлотты. — Кто? — повторила Булка. Она была старой, но продолжала цепко держать власть над Ветвью. Зет недовольно дернул ухом, но не посмел отвести взгляд. — Вот. — Я показал им Мирту, дохнул ее запахом. Раздалось шипение. — Тихо. — Краем глаза я заметил еще несколько кошачьих спин: Дру, Киля, Асик и кто-то безымянный. Прихрамывая, подбежал Мышур. Фыркнул на шарахнувшегося в сторону Петьку. Глянул на меня, спрашивая, Я подождал, пока соберется дюжина, и повторил приказ: — Следить. Мирта. Показывать. — Моя рука скользила по шерсти Бормота. — Вперед. Они сорвались с места — белые, черные, пестрые, коричнево-серые. Волной заполнили узкую дорожку, обогнули поваленный бурей клен и распались на несколько стаек, Я смотрел им вслед, думая о Мирте. Все могло бы быть по-другому, если бы она не прошла мимо меня, как мимо пустого места. Все могло бы быть по-другому. Все могло бы быть……Мирта резко сбросила скорость, повернула направо и притормозила у обочины. Опелёк наш — ветеран многочисленных походов и дальних поездок — жалобно всхлипнул, звякнул чем-то и неохотно остановился. — Что такое? — спросил я. Мирта хитро улыбнулась. — Сейчас увидишь, — сказала она. В ее тоне я различил знакомые хулиганские нотки и мысленно застонал. — Может, поехали? — Нет. Ты должен это видеть. — Мы ведь и так опаздываем… — Вот именно, что «и так». Три минуты! Всего три минуты! Я вздохнул. — Ладно. Мирта покосилась в зеркало заднего вида. — Идет, идет! Я снова вздохнул и обернулся. — Видишь? — Голос Мирты звенел сдерживаемым смехом. — Вот бывают же… Через дорогу, кряхтя и что-то бормоча, брела всклокоченная, невероятно толстая женщина в вязаном, едва сходившемся на ней халате. Еe босые ноги сочно шлепали но асфальту. — Человек-копна, — выдала Мирта и саркастически поджала губы. Я пожал плечами. «Хоть копна, хоть сугроб — если мы задержимся здесь еще минут на пятнадцать, на концерт можно будет уже не ехать». — Все? Посмотрели? Двигаемся дальше? Рот Мирты округлился правильной буквой «о». Она выключила радио, и в машину вкрался шум протекавшей за деревьями реки. — Давай ее напугаем! — А давай не будем? — я старался говорить мягко. — Может… — По-моему, не стоит. — Будем! Очень быстро! — решила Мирта. — Просто сиди тихо! Ну пожалуйста… Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Перечить не было смысла — это только отдалило бы отъезд. Женщина в халате приближалась. Она шла широкой тяжелой походкой, уверенно переставляя ноги, вдавливая, впечатывая каждый шаг в землю. В ее похожих на бревна руках был матерчатый сверток, показавшийся мне очень маленьким. — Ну и туша! — восхищенно прошептала Мирта. Толстуха по краю обошла высыхающую лужу и оказалась за машиной. — Глаз, глаз, — услышал я. — Дурной глаз. Рябой. — Еще и сумасшедшая. — Не надо ее трогать, а? — Тихо! — Глаз… Проклятый глаз. — Женщина то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. — Подвела меня твоя мамка. Ох подвела. Шлепанье ног раздавалось совсем близко. — Ничего… Вода все смоет. Все унесет. Проточная вода.- Мирта нашла мою руку и предупреждающе сжала. Ее пальцы были горячими, влажными. — Заберет в себя… На стекло упала тень, и одновременно с этим я услышал тоненький, едва различимый писк. Сверток в руках женщины