Анатолий убедился, что, при всей неприспособленности, отец семейства отлично разбирается, какие лекции и от какой организации читать выгоднее и в каких издательствах прибыльнее издавать те же лекции, превращенные в брошюры.

Но признанным штурманом семьи оставалась Ксения Петровна. В ее практической мудрости никто не сомневался, и никто никогда ей не перечил. Так же целеустремленно сколачивала она счастье своей дочери. Еще в далеком Катином детстве было решено, что она станет знаменитой пианисткой. Два года подряд после окончания школы она готовилась с отличным педагогом к поступлению в консерваторию. В помощь Катиному таланту было мобилизовано много влиятельных лиц. Но оба раза Катя проваливалась.

Когда после экзаменов Ксения Петровна попыталась объясниться с ректором, сидевший тут же именитый профессор противным утомленным голосом сказал: «Зря вы, мамаша, мучаете девушку. Способности к музыке у нее минимальные. Делать ей в консерватории нечего».

Сначала от Кати скрыли этот приговор. Ксения Петровна поносила экзаменаторов и всю консерваторскую администрацию, называла их невеждами и бюрократами, намекала на козни личных врагов. Но в конце концов заставила себя сказать Кате, что с мечтой о музыкальной карьере придется распрощаться.

Для Кати это было катастрофой. Единственная прямая дорога в будущее оборвалась у домашнего порога. Других путей она не видела. Не могла же она равняться на своих сереньких приятельниц, которые чему-то учились, где-то работали. Ведь ей всегда внушали, что она особенная, исключительная, счастливая от рождения. Катя верила в непогрешимость своей матери к тоже считала себя жертвой несправедливости. Но от этого легче не становилось.

В те трудные дни ей помогла любовь Анатолия. Нет, он не переживал вместе с ней, не притворялся соболезнующим. Он просто не видел ничего трагичного в том, что произошло. Грубовато посмеиваясь над ее отчаянием, он предлагал на выбор десяток отличных, с его точки зрения, планов на будущее. Катя, грустно улыбаясь, прощала ему и нечуткость и примитивность его планов. Она была рада, что он любит ее по-прежнему, и сама привязалась к нему еще крепче.

Ксения Петровна ухватилась за Анатолия как за спасательный круг. Она чувствовала вину за душевные страдания дочери и поняла, что только Анатолий может вывести Катю из состояния беспросветного уныния. Тогда же у нее созрел новый, далеко рассчитанный замысел. Она решила повторить проверенную операцию — помочь зятю внедриться в науку и тем обеспечить счастье дочери.

Наука представлялась Ксении Петровне областью неограниченных возможностей для любого напористого человека. Пример ее мужа и некоторых его коллег убедил ее, что можно успешно защищать диссертации, выступать со статьями и книгами, пережевывая чужие мысли и ничего не открывая нового. Она подозревала, что есть еще какая-то наука одержимых людей, наука, неотделимая от поисков, сомнений, драматических переживаний. Но поскольку слово «наука» было одно для всех, а степени и звания тоже звучали одинаково, кто бы их ни носил, Ксения Петровна считала разумным, что и материальные блага, щедро удобрявшие научные нивы, перепадали каждому, кто проник на заветную территорию.

Анатолий, по ее мнению, вполне годился для спокойной и доходной научной деятельности. А жена обеспеченного мужа может хорошо прожить и без высшего образования. Потому так круто сменила она гнев на милость, позволила вырвать у себя согласие на свадьбу и решительно обменяла квартиру, чтобы прочно привязать Анатолия к семейной колеснице.

Близился день получения диплома, и Ксения Петровна подробно изложила, как можно пристроить Анатолия к одному перспективному учреждению. У нее уже были продуманы все ходы и выходы. Афанасий Афанасьевич слушал, одобрительно покачивая головой. Катя смотрела на Анатолия, стараясь уловить на его лице восхищение умом ее матери. А Анатолий вдруг рассмеялся искренне и громко, как будто услышал очень забавный анекдот. Это был его последний смех в этом доме. Когда стало ясно, что он намерен строить жизнь, не считаясь с указаниями Ксении Петровны, все остальное было предрешено.

Он долго не понимал этого. Он был уверен, что Катины родители примирятся с его независимостью, привыкнут к мысли, что Катя не только их дочка, но и его жена. Он все еще старался быть вежливым и терпимым, а странности этой семьи объяснял старческими причудами, до которых ему нет никакого дела. Когда он, прослужив недолго в детской воспитательной колонии, перешел в следственный изолятор, свободного времени у него осталось совсем немного, и ему некогда было замечать, что дом стал чужим и враждебным.

Если бы не Катя, он бы и жил, как живут люди в коммунальных квартирах, не обращая внимания на дурной характер соседей. Но Катя была рядом. Ее он считал своей, неотделимой. И он не мог не видеть, как продолжают ее калечить любящие родители. Больше всего его тревожило Катино безразличие к своему будущему. Проходил год за годом, а она все так же ничему не училась, ничем не интересовалась. Вечерами, когда они оставались одни, Анатолий стыдил ее, убеждал приобрести какую-нибудь специальность, доказывал, что она отупеет, опустится. Катя с ним соглашалась. Но уже на другой день все менялось. Пока он был на службе, Ксения Петровна подчиняла ее своей воле.

Через знакомых Катю устроили на киностудию. Недели две она ходила веселая, энергичная, похожая на прежнюю Катю. Мечта о музыкальных триумфах сменилась мечтой о славе киноактрисы. Анатолий сердился, готовил ее к неизбежному разочарованию. Катя закрывала ему рот теплой ладонью и убегала к матери. Она сменила прическу, накупила книг о знаменитых кинодеятелях. Потом были разговоры о каких-то пробах, обещаниях, интригах. Катя отсидела несколько дней на массовках, бесконечно повторяла с сотней других статистов одни и те же движения и, ошалев от света «юпитеров», от грубых окриков помощников режиссера, ушла со студии такой же жалкой и растерянной, как после экзаменов в консерваторию.

Анатолий резко поговорил с Ксенией Петровной, но это привело лишь к полному разрыву даже внешне дружелюбных отношений.

— Катюша, — говорил в тот вечер Анатолий, — пойми, дорогая, что так дальше жить нельзя. Мать сломила твою волю, сделала из тебя тряпичную куклу. Она испортила жизнь тебе, а сейчас портит нам обоим. Давай уедем отсюда. Обменяем комнату, будем жить отдельно, независимо. Ты станешь другим человеком. Отпусти ты край маминой юбки.

Катя плакала и не возражала. Она дала слово, что ничего не скажет матери, пока они не найдут подходящую комнату. После этого они и начали хождение «по вариантам».

Ксения Петровна