особенно многознаменательно. Говорят, что чехи чего-то заволновались. Говорят, что пан Ульрих (Боскович), тот, что сидит в замке, отдал строжайший приказ, чтобы Локотка искали повсюду, по всем углам, и чтобы непременно поймали, а за голову его обещал уйму денег, каких-то там пражских грошей.

Старик всплеснул руками.

— Боже мой, сохрани нас от несчастья; еще какой-нибудь негодяй польстится на награду и выдаст его! Боже милостивый!

— А что же в том удивительного? — возразил Мартик. — Ведь не каждый день попадается такая дичь!

Збышек так весь и встрепенулся от возмущения.

— Молчи лучше! — крикнул он. — За этого пана я бы жизни своей не пожалел. Ох если бы он только появился, да если бы ему посчастливилось в жизни, не сидели бы мы с тобой в этой жалкой горнице на хуторе, а жили бы в краковском замке или на собственной земле!

Мартик махнул рукой, как будто не придавая значения этому пророчеству.

— Да, так было бы! — продолжал старик. — Это уж такой пан, который никогда не забудет ни одного из своих прежних воинов, хотя бы раз только его видел. Если бы он только взглянул на меня, так сейчас же сказал бы, где мы с ним вместе были и что делали. Была бы у него тысяча людей, стоило бы ему только раз взглянуть им в лицо, он каждого мог бы узнать, хоть бы через десять лет. И каждого умел отблагодарить.

— А что теперь в его благодарности, если у него самого нет пристанища, да и не будет никогда, — сказал Мартик. — Если правда, что он жив, — то, верно, скитается где-нибудь, а чехи гоняются за ним следом, кто же захочет теперь пойти за ним? Ни кола, ни двора, да и ни гроша за душой. Очень нужен такой пан!

— А ты почем знаешь! — горячо воскликнул старик. — Мне случалось видеть его с войском всего в десять коней, в плохоньком панцире, с пустой сумкой, а через месяц-два смотришь, — и людей у него достаточно, и города берет, сражается и побеждает.

— Может быть, так и было раньше, — возразил Мартик, — пока у нас сидели на земле маленькие князьки. От них легко было урвать кусок, но уж не от чехов! Это страшная сила!

— А я тебе говорю, — прервал его Збышек, — что этим чехам недолго осталось погостить у нас! Уж шляхта почесывает у себя в голове, уж немцы, хоть и низко кланяются, а стонут. Долго не выдержат.

— Что значит теперь шляхта? — рассмеялся Мартик. — Да разве они то, чем были раньше? Когда-то была у них сила, а теперь города взяли верх, немцы взяли верх, в городах наемные войска, чужеземных воинов держат много!

Збышек покачал головой:

— Ты мне лучше расскажи, что в городе говорят? Это мне интереснее знать.

— Да я уж говорил вам, — сказал сын. — Болтают, что откуда-то снова появился ваш Локоток, да еще говорят, что за него стоит самый главный римский епископ, что он там был у него в Риме и оттуда возвращается.

— Вот видишь, — обрадовался отец, — видишь теперь, что недаром он объявился! Знал, чем взять, и где заручиться! Теперь в Риме была как раз объявлена великая индульгенция — даже разбойникам отпускали грехи. Что же ты думаешь, что римский епископ это такая же малая птица, как наш епископ? Он сам корону носит и другим короны раздает. А если он вступится, действительно, а если проклянет?

Мартик покрутил головой.

— Ну так что же? — сказал он. — Все это бабьи разговоры, чтобы, было о чем языком молоть. Кто-то хотел попугать чехов, наговорил им басен, а у них — шапки горят, вот они и вспомнили. С какой стати вздумалось бы ему вернуться через три года, когда уж и некуда возвращаться? И Куявы, и все у него забрали, здесь у него нет ни клочка земли. Те, что лучше знают, говорят, что княгиню, жену его, взял к себе из милости какой-то мещанин, приютил у себя и кормит. Не стал бы он ждать столько лет, если бы надеялся на что-нибудь. Теперь чехи здесь хозяйничают. На границе Венгрии, в Каменце над Дунаем, сказывают, крепость заложили сильную!

— В Каменце над Дунаем? — спросил старик. — Да ведь он же принадлежит епископу?

— Епископу дали за него Беч, — отвечал Мартин. — Там хотят строить крепкий замок и заложить большой город. Что же сделает против них с голыми руками Локоток?

Но Збышек не сдавался, он только опустил слегка голову и упрямо пробурчал:

— Говори, где его видели? Кто рассказывал о нем?

Мартик со снисходительной улыбкой почесал в голове.

— Я уж так и думал, — вымолвил он, — как только батюшка узнает о своем воскресшем Локотке, так не даст мне с ним покоя. Потому-то я и замешкался у Шелюты: все ходил от одного к другому, да слушал, что говорят. Беда, что все болтают разное!

— Ну а ты расскажи мне, что болтают?

— Каждый, — что ему больше нравится, — смеялся Мартик. — Одни, как и я, смеются и не верят, другие рады бы отправиться на поиски, чтобы получить деньги от чехов.

— Это негодяи и разбойники, — громко вскрикнул возмущенный Збышек, — неверные псы, которых надо бы повесить!

— Некоторые проговаривались, что его видели на днях где-то поблизости, — продолжал Мартик. — Говорят, он заглядывал в усадьбы около Отцова к тем шляхтичам, что когда-то были с ним дружны и вместе бились. А те принимают его ни хорошо, ни плохо, угощают, потчуют, болтают всякий вздор, а помочь ему не хотят.

— Такие уж они все! — вздохнул Сула. — Им и чех хорош, и немец хорош, а если бы пришел татарин, они и ему бы кланялись.

— Им что!

— А я тебе говорю, слышишь, Мартик, — тот малый пан был как раз словно для нас создан! С ним и ксендз, и шляхтич, и крестьянин, и самая вредная тварь могли свободно разговаривать, он всех понимает и еще никого не прогнал от себя! Вот каков был наш пан!

Он иногда и бедствовал вместе с нами, ел черный хлеб, спал на голой земле, прятался в лесах, ходил в сермяге и не знал, где ему преклонить голову, — ну а если нужно было, он умел быть настоящим паном, умел и кровь горячую пролить. Когда бывал в духе, — хоть к ране его прикладывай, а как уж нахмурится, близко не подходи или удирай подобру-поздорову. С ним шутки плохи! Да, вот каков был наш пан! Был он тверд, когда нужно, но умел и приласкаться, и доброе слово сказать!

Збышек вздохнул.

— Что ты там знаешь? — обратился он к сыну. — Ты сам ничего не видел, а я тебе мало рассказывал, но если бы ты видел то, что я!

Сын все еще усмехался, а старик так уж разошелся, что уж нельзя его было и остановить, и, пока приготовляли ужин, он рассказывал то, что уж не раз слышал сын.

— Я знал его еще в детстве, — говорил он. — Ему еще не было пятнадцати лет, а он рвался воевать и командовать. Я служил в то время у лекаря Николая, который следил за ним, чтобы он не хворал. Да разве ему время было хворать? Иной раз, кажется, что заболевает, но стоит только сказать ему,