мягкого белого света.
Джек оглядывается, не понимая. Выходит, он умер? Это и есть то место, куда человек попадает после смерти? Или же та абсолютная пустота, которую несет в себе Буджум? На первый взгляд, не так плохо…
Комната маленькая и светлая. Новенькие обои, в тон занавескам — безвкусные, но приятные на вид. На подоконнике стоит ваза с ирисами; ветер колышет лепестки цветов.
Джек лежит на невысокой кровати. Хрустящая простынь приятно холодит кожу. Такая белоснежная что больно глазам… Из-за этой белизны ручейки крови, вытекающие из-под спины кажутся ошибкой. Как ни крути — они здесь не к месту.
Простынь впитывает кровь жадно, как изголодавшийся вампир. Красные пятна расползаются жуткими кляксами. Они растут, сливаются друг с другом, пока не начинают сочиться густыми каплями. Джек пытается сесть и понимает, что ему не пошевелиться. Словно его пришили к кровати суровой ниткой. Со своего места он видит, как пятна взбираются по занавескам, ползут по обоям. Будто пол залит кровью по щиколотку. Ветер опрокидывает вазу, вместо воды из нее течет та же темно-красная жидкость. Лепестки цветов съеживаются.
— Добрый день, друг мой, надеюсь я вас не отвлекаю?
Джек не может повернуть голову и потому не видит Бармаглота. Однако он улыбается. Если это ад, чудовище попало сюда вместе с ним — не самая плохая новость.
— Д-добрый д-день, — говорит Джек.
Он слышит ехидный смешок.
— Погляжу, для вас он выдался не особо добрым?
— Я умер, — говорит Джек. — Б-бывает.
— О нет, друг мой, — отвечает Бармаглот. — Если бы ты умер, я бы это заметил…
Джек дергается, пытается встать, но ничего не выходит. Светлая комната начинает разваливаться; стены стекают вниз, как часы на картине Дали. Огромные дыры расползаются — идеально черные, чернее черноты. За ними нет ничего, только пустота.
Все меняется так быстро, что Джек не успевает понять, что случилось. Он по-прежнему лежит, но уже в другом месте — в полутемной комнате, освещенной голубоватой лампой дневного света. Вдоль стены стоят застекленные шкафы. Джек видит на полках колбы и большие темные бутыли. Однако место не похоже на подвал Бармаглота.
Джек видит медицинский штатив, обвешанный пакетами с физраствором, как рождественская елка игрушками. Переплетающиеся трубки катетеров тянутся к запястьям. Рядом монотонно пищит кардиограф.
— Знакомое место? — говорит Бармаглот.
— Нет, — отвечает Джек. Слышит голос — тихий шепот, но не чувствует, как шевелятся губы.
— Можем переместиться на несколько часов назад, — предлагает Бармаглот.
В голове магниевыми вспышками мелькают картинки. Люди стоящие вокруг — в голубых балахонах, лица скрыты защитными масками, но глаза серьезны и сосредоточенны. Они даже не моргают. Врачи? Медсестры?
И Плотник… Джек узнает его — по пустым глазам цвета сливочного масла, по длинным белым волосам, выбивающимся из-под шапочки… Это непорядок, волосы должны быть убраны.
В руке Плотника блестящий скальпель.
— У нас нет времени, — говорит Плотник. — Что вы возитесь, как устрицы? Начинаем…
— Но пожалуй, не стоит, — говорит Бармаглот. — На мой взгляд — слишком шумно.
Лампа гаснет, а затем вспыхивает ярче. Свет бьет в глаза.
Джек молчит, думая о том, сколько правды в том, что он видел. Каким бы убедительным все не казалось — здесь был Бармаглот. А ему нельзя верить. Никогда?
Краем глаза Джек, замечает отражение, скользящее в темных стеклах шкафов. Длинное чешуйчатое тело, мохнатую когтистую лапу. Но Бармаглот не спешит показываться.
— Смотри-ка, — говорит чудовище. — Цветы… Зачем тебе цветы? О чем она думает!
Что-то падает Джеку на грудь. Скосив глаза, он видит пронзительно-синие лепестки ирисов. Два цветка, как для покойника. Значит, он все-таки умер? Или это очередная шутка Бармаглота?
— Скажи, Джек, — говорит Бармаглот. — Ты действительно этого хочешь?
— Хочу? — беззвучно шепчет Джек. — Чего?
— Покончить со всем. Встать и уйти. Исчезнуть… С чего ты взял, что это лучший выход? Откуда такая тяга к саморазрушению?
— А у меня есть в-выбор? Я сделал все что мог.
— Не все, Джек. Далеко не все, — говорит чудовище. — Вот дом, который построил Джек. А это синица, которая в темном чулане хранится… Дом горит Джек, но синица не хочет сгореть вместе с ним.
— Чего ты хочешь? — говорит Джек.
— Я могу все исправить Джек, — говорит Бармаглот. — Пока это в моих силах…
— Не можешь, — говорит Джек. — Ты ничего не м-можешь.
Из пасти Бармаглота вырывается злобное шипение. Чудовище бьет хвостом по шкафам. Брызжут осколки стекла, но не раздается ни звука.
— Могу Джек, — говорит Бармаглот. — Если ты позволишь мне сделать…
— Позволю?
— Отпусти меня, Джек. Ты же знаешь, что для этого нужно.
— З-знаю, — говорит Джек.
— Ведь немного, Джек. Чего тебе стоит? Посмотри на себя. Загляни себе в глаза. Отпусти меня, Джек. Пришло мое время…
Голова Бармаглота появляется из ниоткуда. Зависает над Джеком, покачиваясь на длинной шее. Тонкие усики безостановочно шевелятся. Джек смотрит о зеркальные глаза; видит дробящиеся отражения комнаты, не видит себя.
— Джек, — говорит Бармаглот. — Ты сыграл свою партию. До конца. Теперь мой ход. Позволь мне его сделать.
— Никогда, — говорит Джек.
— Глупый, глупый Джек, — Бармаглот качает уродливой головой. — Упрямый и глупый. Решайся. У нас с тобой не осталось времени.
Зеркальные глаза заволакивает дымкой, отражения комнаты исчезают. Вместо них Джек видит черноту — густую и плотную. Это невозможно, но Джек чувствует царящий в ней холод.
— Время стремится к нулю, Джек, — говорит Бармаглот. — Отсчет пошел. Десять…
Темнота в глазах чудовища взрывается и исчезает. Сквозь дробящуюся мозаику отражений, проступает морщинистое и бородатое лицо.
— Проклятье! — голос полковника Ван Белла доносится из другого мира. — Вставай, приятель, нашел время умирать!
— Девять, — говорит Бармаглот.