- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (19) »
мною?
Вот уж под руки схватили
Меня Павел и собака
И зовут: «Пойдем, писака,
Поплясать».
С ними трубы, и лопаты, и корона, и порфира…
«Этот парк, он парк ужасный,
Здесь Конец ведь где-то мира?» —
«Да, вон там». —
«Да, близко, близко».
Римских цезарей печальных жирный мрамор представляет.
Как пионы, они дремлют,
Когда ночь повеет тенью,
В их пустых глазницах зренье
Туман вечерний обретает.
«Вот Нерон. Я был Нероном.
И еще я буду, буду». —
«Вы не бредите ли, Федор?» —
«Да, как будто. Извините.
В голове немного… Одурь».
Вот сейчас оно начнется.
Деревянными шагами он к скамейке.
«Федор, плохо?»
Ах, скамейка-зеленушка,
Твое тело деревянно,
Вдруг ты стала осиянна.
Он вцепился, задохнулся, мягко полуповалился —
И скамейка вся в припадке,
По морю плывет вся в пене.
Ночной грозой расколот череп,
Молнии, ножи сверкают.
И ливень хлынул вдруг на мозг,
На скорчившийся, пестрый, голый.
Он расцветает, вырастает,
В нем небу тесно,
И тюленем
Оно шевелится в мешке
Худом телесном.
Здесь — таинство:
Случается со всеми нами что-то в миг,
Когда надрывно эпилептик бьется.
К нам кто-то исподволь приник,
И нерожденный закричит, и мертвый тихо повернется.
Здесь операция, быть может.
И кто умело надрезает
И зелье едкое вливает?
Ужели я — марионетка
И мастер нитки подправляет?
Все под наркозом, под наркозом.
И сад из роз шумит, гиганты розы.
(Я прислонился головой к стеблю,
И лепестки высоко так, высоко.)
Блаженство
Задувается, как свечка,
И он встает,
Тупой остриженной овечкой
К вокзалу шумному бредет.
(A боль и брага заперты в висках —
«Спасу, кого могу, от этой фляги».
Он будет убивать по голове
Всех тех, кого убьет, — хоть на бумаге.)
Фиалки запахом визжат
Ночные — о, как жалки. Жалко.
Захлопнут череп. Статуй ряд,
Как лошадь под уздцы, ведет аллею парка.
«Постойте, я вам воротник поправлю.
Вам, правда, лучше? Как я рад».
И с плеч, шепча, сползает Павловск,
Как нашкодивший леопард.