дух в избе… Это вы зря. Зимой — оно, конечно. Дым от печи по избе стелется, глаза ест. Да ещё в крещенские холода, например, когда приютят от мороза в избе барана с яркой, кур, чтоб гребешки и лапы у них студеными ночами не померзли, или заведут буренку погреться. Тогда Порфинья хоть и не говорила Ивану ничего, но сама про себя мечтала о расширении жилья. Но буренке ведь не век в избе стоять. Погреется, попьет теплого пойла, пока Порфинья её доит. А потом — ступай восвояси, в хлевушок, авось не замерзнешь. Глядишь, и дым утянуло в дымницу. Заволокут волок, чтоб не задувал вьюговей. В окошко свет сквозь бычий пузырь сочится. А летом и вовсе неплохо. Во всяком случае Иван и Порфинья прожили здесь всю свою совместную жизнь. Вот на полу — шубейка драная. Так и лежит с утра, как Иван кинул. На столе — горшок из-под щей. Так и стоит, как Порфинья оставила. А на лавке — ведро с водой, свежей, ключевой. (Примечайте!) Кто его принес сюда от родника дальнего, пока хозяева в поле были? Рядом — ковшик берестяной. Кто n: i него пил — капли ронял, пока хозяев дома не было? Л главное, где же их сынок Илюшенька, известный всему Карачарову Сидень? Вот какие загадки нам изба загадала. Только прежде чем их разгадать, давайте сядем ног на эту лавку (где обычно Илюшенька сидит) и потолкуем, пока никого нету. Мне нужно кое-что сказать нам.

Я хотела начать свою книгу как это и положено — сначала написать предисловие. Села и стала писать все по порядку. Сначала о том, почему я решила написать чту книгу, потом о ее героях — об одном, о втором, о третьем, потом о том… Писала, писала… Посмотрела — что-то длинно получается. Вон уже сколько, а до самой книги еще далеко. Так не годится. Надо написать покороче — только самое главное.

Попробовала покороче. Написала одно главное, потом — второе, потом — третье, потом… Потом прочитала то, что написала. Честно говоря, не получилось у меня предисловия. Может, потому, что я сама не очень люблю читать предисловия. Ведь предисловие — это то, что предваряет «слово», то есть сам рассказ, повествование. Зачем же мне нужно, чтобы мне рассказывали, о чем мне будут рассказывать. Лучше уж сразу почитать само «слово». А вот потом, если вдруг… Что случается вдруг, когда мы читаем какую-нибудь книгу? Да мало ли что.

Случается, что нам хочется выяснить, что в ней правда и было на самом деле, а что — придумано. Или нам о чем-то хочется узнать подробнее. Случается, что нам просто кое-что бывает непонятно, потому что мы недостаточно знаем нравы и обычаи того времени, в котором живут герои книги, а автор, увлеченный повествованием о событиях, происходящих с его героями, не все может нам объяснить по ходу дела. И вот тогда… Есть такое выражение в нашем языке — «к слову сказать». Иногда это «к слову сказать» бывает просто необходимо, И вот тогда мы не прочь заглянуть в предисловие, прочитать примечания. Но предисловие уже далеко позади, а примечания где-то в конце книги. И нам в разгар событий неохота отрываться и искать объяснения в сноске, отпечатанной мелким шрифтом.

Вспомнив всё это, я решила: начну так, как оно само начинается, а по ходу дела поглядим, что к чему. Книга, как дорога, ведёт и ведёт. И мы, когда нам будет нужно, остановимся прямо посреди дороги, присядем у обочины и потолкуем, о чём найдем нужным. А потом опять пойдём дальше. Вот какое у нас в этой книге будет предисловие или условие — считайте как хотите. Впрочем, почему будет? Оно, как говорится, уже вступило в свои права, когда мы сели с вами потолковать на Илюшину лавку. Прежде чем мы перейдем к событиям, которые с минуту на минуту должны здесь произойти, я хочу вам еще кое-что рассказать об Иване и Порфинье. Вы уже с ними познакомились. И адрес, как говорится, известен — село Карачарово, что под Муромом. Что еще можно к этому добавить? Худого о них во всем Карачарове ни одна душа не скажет. Иван хоть и велик, да смирен. А Порфинья и вовсе неприметная. Удивительно, как это они друг дружку разглядели.

На Ивана, впрочем, в молодости, говорят, девицы заглядывались. Звали на игрища. Стукали горячими кулачками по широкой спине. Подзадоривали через костёр скакать. Шутки шутили. Да уж больно прост он был. Лицом скуласт. Волосом рус. Глаза светлые, озерные. Постричь бы его под горшок, как другие парни стригутся. А то косматый, ходит вразвалку, ни дать ни взять — медведь лесной. В лесу-поле пни корчевать, топором махать — это он ловок. А так… Очи потупит, шею нагнет. Хоть верхом на нем езди. Такому мужу в любые времена цены нету. Просто не каждая понимает это, особенно смолоду. Поэтому девушкам во все века нравятся парни веселые да языкастые.

А что язык? Языком поле не вспашешь.

Там на игрищах это и случилось. Его затормошили, закружили горластые девки. Он вырвался из их многорукого круга, от костра с летучими искрами. Отряхнул обгорелую штанину, поднял голову и вдруг увидел Порфинью. Робко жавшаяся в тени под деревьями, в стороне от шумного веселого костра, она показалась ему совсем еще молоденькой девичкой-подростком. Наверное, пришла впервые на игрища, и ей ещё всё в диковину. Он понял её боязнь, её робость и вдруг почувствовал себя спокойным и сильным. И улыбнувшись широко и свободно, увидел в лунном свете её ответную улыбку.

А дальше, дальше уже не гулянка — жизнь пошла семейная. Поставил Иван избу на краю села. Стали жить они, поживать, добра наживать. И хотя выяснили они меж собой, что Порфинья-невеличка почитай на три лета дольше па свете живет, чем Иван, и морщинки ей уже личико морщить стали, но всё равно не было для Ивана никого милей жены. Оно и вправду — с лица воды не пить. Зато уж проворна да работяща. Даром что ростом не вышла — двужильная. Придут, бывало, с корчевья, Иван уж на что крепок и то свалится как подкошенный. Голова гудит, спину ломит, руки-ноги как чужие. А Порфинье всё нипочем. У неё и руки — свои и ноги — свои и дела недоделанные ждут — тоже свои. Поросята визжат, будто резаные, пить-есть хотят. Кур-гулен надо загнать, не то вражина хорёк в ночь подавит. Корова худой травы объелась: бока у ней раздуло, вымя затвердело. Тут и мёртвый поднимется. Дом вести — не бородой трясти. Всех накормить, напоить надо — и корову ту глупую, и свиней визгливых, и кур прожорливых, и мужа своего Ивана, и сыночка Илюшеньку — первенца богоданного.

Они ведь не были бездетными — Иван и Порфинья. Рос у них сын Илюшенька. И сейчас не обмануло Порфинью материнское сердце. Робко ступая по сырой земле, по весенней траве, цепляясь за ветки дубков, шел своими ногами Илья. Здесь вот и начинается ПЕРВАЯ ГЛАВА этой книги. Она называется «СИДЕНЬ КАРАЧАРОВСКИЙ». Почему? Вы сейчас узнаете.

ГЛАВА ПЕРВАЯ СИДЕНЬ КАРАЧАРОВСКИЙ