поднимались в гору и вновь оказались среди вечных снегов. Там мы повернули на юг. Мы попытались узнать у проводника, как далеко находимся от дьявольской пещеры, но, к нашему удивлению, он сказал, что знать о ней не знает. Похоже, этот вопрос разбудил в нем нешуточные подозрения, потому что частенько, когда ему казалось, что на него никто не смотрит, я замечал, как он с ужасом на нас поглядывает.
Мы одиннадцать дней двигались к югу, а утром двенадцатого увидели внизу цель нашего путешествия.
Шесть часов спустя мы были на улицах Серро-де-Паско. Мы ехали по ним с легким сердцем, но сердце, которое было для нас дороже всех, мы оставили позади себя, и оставили навсегда, где-то под каменными горами, которые она сама выбрала себе в качестве могилы. Почти первым, кого мы встретили, был не кто иной, как проводник Филип. Когда мы подъехали на мулах, он сидел на ступеньках отеля. Увидев нас, он побледнел, медленно поднялся на ноги и уставился на нас, как зачарованный.
Я уже открыл было рот, чтобы его окликнуть, как он сорвался с места и с душераздирающим криком, размахивая руками, понесся мимо нас вниз по ступенькам. И несколько часов, пока мы были в отеле, он туда не показывался.
Через два дня мы были на яхте в Кальяо. В гасиенде я, к своему глубокому удивлению, обнаружил, что мы провели в странствиях целый год, поэтому сильно сомневался, что капитан Харрис все еще нас ждет. Но он был на месте и даже не взял на себя труд выказать удивление при нашем появлении. Зайдя вечером к нам в каюту с бутылочкой вина, он сказал, что «точно не знает, но вроде сеньора решила взять кусочек Анд домой для украшения своего камина, и он должен обеспечить транспортировку».
Когда я сказал, что «сеньоры» больше нет, его лицо побледнело от грусти и жалости. Он много о ней говорил, и, похоже, его старое сердце было сильно тронуто этой утратой.
— Это была такая мягкая леди, — говорил старый капитан, и я улыбался, представляя, как бы сама великая Ле Мир восприняла такую характеристику.
Наконец мы прибыли в Сан-Франциско. Там я распорядился о покрытии убытков в соответствии с договором об аренде яхты, и мы сели в поезд, идущий на восток.
Еще через четыре дня мы прибыли в Нью-Йорк, полные печальных мыслей о той, что покинула нас навсегда. Тень Дезире еще долго витала над старым мрачным особняком на Пятой авеню. Ей было так неуютно в старых холлах среди портретов Ламаров, поблекших в свое время, когда сама Ла Марана ворвалась метеором в сердца своих современников.
На этом, думаю, и следует закончить этот рассказ. Но я не могу удержаться, чтобы не поведать о любопытном приключившемся со мной инциденте. Минут двадцать назад, когда я писал последнюю главу, сидя за массивным столом из красного дерева, рядом с окном, через которое падали лучи сентябрьского солнца, — двадцать минут назад, как я сказал, в комнату ввалился Гарри и рухнул на большое кресло с другой стороны стола.
Я поднял голову и кивнул ему, а он несколько секунд нетерпеливо на меня смотрел.
— Ты не прогуляешься со мной в Саутгемптон? — наконец спросил он.
— Когда ты туда поедешь? — осведомился я, не поднимая головы.
— В полдвенадцатого.
— Ну и что там?
— Послушаем блюзы. Ну и партия в поло.
Я на мгновение задумался.
— Что ж, думаю, я пойду с тобой. Сейчас соберусь.
— Вот и отлично! — Гарри поднялся на ноги и начал бесцельно барабанить пальцами по столу. — Что это у тебя тут за ерунда?
— Мой дорогой мальчик, — улыбнулся я, — ты пожалеешь, что назвал это ерундой, если я тебе скажу, что это искренний и правдивый рассказ о нашем путешествии.
— Должно быть, дьявольски интересно, — заключил он. — Самая глупая ерунда на свете.
— Думаю, у других будет иное мнение, — ответил я, в некотором раздражении от его манер. — Уверен, что это будет волнующее чтение о том, как мы вместе с Дезире Ле Мир были похоронены в Андах, как мы сражались с инками, как, наконец, бежали, как…
— Дезире — что? — прервал он меня.
— Дезире Ле Мир, — четко повторил я. — Великая французская танцовщица.
— Никогда о ней не слышал, — сказал Гарри и посмотрел на меня так, будто сомневался, в своем ли я уме.
— Никогда не слышал о Дезире — женщине, которую ты любил? — почти выкрикнул я.
— Женщина, которую я… Вздор! Говорю, я никогда о ней не слышал.
Я смотрел на него, весь кипя от возмущения.
— Полагаю, после этого ты скажешь, что никогда не бывал в Перу, — произнес я со всем возможным сарказмом.
— К сожалению, не бывал.
— И никогда не взбирался на пик Пайка, чтобы посмотреть восход солнца?
— Дальше Рахвея, штат Нью-Джерси, я на западе не бывал.
— И ты никогда не нырял со мной с вершины колонны высотой в сотню футов?
— Нет. Я еще не потерял рассудка.
— И ты не отомстил за гибель Дезире, убив короля инков?
— Постольку поскольку не знаю никакой Дезире, — промолвил Гарри, и в его голосе появилось нетерпение. — Могу лишь еще раз повторить, что никогда ничего о ней не слышал. И… — продолжил он, — если ты собираешься поставить на уши весь свет такими небылицами, могу сказать, что ты слишком дешевый автор, чтобы так свободно распоряжаться именами членов своей семьи, то есть в данном случае моим. А если ты попытаешься все это опубликовать, я непременно поставлю всех в известность, что это вымысел чистейшей воды.
Эта угроза, произнесенная категорическим тоном и совершенно искренне, окончательно вывела меня из себя, я упал в обморок и обмяк в кресле. Когда я пришел в сознание, Гарри уже ушел играть в свое поло, не дождавшись меня. Я схватил ручку и поспешил запечатлеть все перипетии нашего разговора, чтобы читатель сам мог нас рассудить.
Со своей стороны клятвенно заверяю, что эта история правдива, и даю слово киника и философа.