старый воин и бывалый путешественник. Он распоряжался припасами, снаряжением, высылал лю¬дей вперед на поиски стоянок и просто разведать мест¬ность, распределял обязанности на каждый день и при этом умудрялся присматривать за своевольным, заносчи¬вым юношей не хуже, чем за собственным сыном.

Обычно он не отпускал принца охотиться без свиты, но иногда на Римьероса что-то словно находило, он ста¬новился угрюм и сумрачен. В таком настроении он мог велеть выпороть пажа только за то, что тот не долил вина в кубок, боясь расплескать его, подавая принцу.

Барон выжидал день, а затем наутро небрежно говорил Римьеросу: «Вчера на озере, купая лошадей, конюшие видели стаю голубых цапель — они полетели к северному берегу. Какие прекрасные, должно быть, это птицы!» Или: «Говорят, в здешних лесах водятся летающие белки. Мож¬но ли верить таким глупостям? Я до сих пор не видел ни одной, а вы, сударь?» И Римьерос брал лук и кинжал, велел седлать коня и уезжал в лес или на озеро — на весь день до позднего вечера. Возвращался он с пышным голубым плюмажем на шляпе или тушкой диковинного зверька. Принц недаром славился как самый искусный охотник во всей Зингаре.

Пробродив в одиночестве день, он обычно успокаивал¬ся — на какое-то время.

Римьерос взобрался на каменистый холм, вздымавший лысую макушку над морем деревьев — но ничего не увидел. В этот день неудачи преследовали его одна за другой: подстреленная оленуха свалилась в пропасть, принц в азарте погнал за ней коня — и едва не сорвался сам. Наверное, не стоило так рисковать, но он преследовал добычу с полудня до заката, пока наконец не ранил, и ему жаль было бросать трофей, доставшийся с таким трудом. Лесная королева была белой, словно свежайшее молоко или снег на вершине горы, и Римьерос уже пред¬вкушал, как привезет ее в лагерь под восхищенные взоры молодых дворян и челяди. Но белая оленуха не желала даваться в руки — ни живой, ни мертвой.

Рухнувшего наземь коня принцу пришлось добить: он охромел на обе передние ноги и только захрипел, когда Римьерос попытался заставить его подняться. Проклиная свое неизменное невезенье — упустить такую добычу! — принц кое-как выбрался из ущелья и пошел в сторону лагеря, вспомнив, что устал и голоден.

Невеселые мысли сменяли одна другую в его темново¬лосой голове; весь во власти своих дум, он шел почти наугад, руководствуясь чутьем охотника, никогда прежде его не подводившим. Но то ли он слишком увлекся по¬гоней, то ли попал в заколдованное место — даже с холма не мог разглядеть он излучины неширокой реки и дымки лагерных костров. Во все стороны, сколько хва¬тало глаз, простиралось зеленое море джунглей с редкими островками таких же холмов. Римьерос понял, что за¬блудился. Небо было еще светлым, но с заходом солнца под пологом леса сгустились сумерки, и каждая лиана стала казаться притаившейся в листве змеей, а каждый резкий крик обезьян, устраивающихся на ночь, — воплем неведомого и невидимого в чаще существа,

Римьерос, бранясь и поминая всех демонов Кхитая, пробирался сквозь заросли. Не то чтобы он боялся ос¬таться один ночью в лесу, хоть и был почти безоружен, вовсе нет. Просто даже в походе он предпочитал спать на пуховиках и вкушать пищу, приготовленную лучшим поваром, специально прихваченным с собой из дома.

— В конце концов, есть же тут поблизости деревушки этих узкоглазых, — пробормотал он. — Только вчера мы проехали две или три. За любой из моих перстней они зарежут собственных детей мне на ужин.

Небо темнело, внизу, под пологом леса, становилось душно от аромата цветов. Зингарское войско уже не первый день шло сквозь джунгли, и Римьерос знал, что можно себе позволить в этих лесах, а что нельзя. Он знал, что опасно пробовать съедобные на вид и ароматные плоды, и что чем сильнее запах цветка, тем вероятнее, что он окажется ядовитым.

Один из оруженосцев уже поплатился жизнью за свое любопытство: он пожелал поближе рассмотреть венчик гигантского соцветия — его даже нельзя было назвать цветком, скорее это было какое-то пышное алое облако, спустившееся на землю. Но едва человек оказался рядом, облако словно всосало его в себя, сжалось и скрылось за множеством плотных, мясистых зеленых лепестков.

На приглушенные вопли товарища сбежалось трое или четверо мечников из свиты. Обнаружив с изумлением, что крики исходят из огромного бутона на толстом стебле, они принялись рубить его мечами. Но когда они наконец справились с хищным растением, из раскрывшегося бу¬тона вывалились только безобразные обглоданные остан¬ки, облепленные какой-то желто-зеленой слизью с резким тошнотворным запахом. Слизь задымилась, испаряясь, и зингарцы в ужасе бежали от страшного места, даже не забрав тела.

Держась едва заметной в темноте звериной тропы, Римьерос вскоре вышел к новому безлесому холму. Под¬нявшись на вершину, он огляделся в надежде увидеть огни если не лагеря, то хотя бы деревни.

Он судил о Кхитае, западную границу которого их войско миновало два или три дня назад, по своей стране, и полагал, что между селениями, раз уж они начались, не может быть больше дня пути. На самом же деле в той гористой, поросшей лесами, а местами заболоченной местности, в которой они оказались, спустившись с гор, отдельных селений не было. Деревушки жались друг к другу по две, три или четыре, и до следующего такого очага человеческого жилья можно было идти и три дня, и неделю.

Великая Поднебесная Империя была несравненно боль¬ше маленькой Зингары.

Щуря темные глаза, Римьерос вглядывался в мерно колышущееся море деревьев. Быть может, ему только почудилась тонкая белесая ниточка дыма, поднимающа¬яся из долины у реки? Но порыв ветра донес до него слабый запах дыма, и зингарец, просветлев, зашагал в ту сторону.

Костер означал человека, пусть даже желтолицего и узкоглазого. Это могли быть ночующие в чаще лесорубы или странствующие монахи, которых его войско уже не раз встречало на дороге — пестрые стайки улыбчивых бритоголовых кхитайцев, чье сходство с диковинными птицами усиливалось отрывистой, то ли щебечущей, то ли мяукающей речью.

Но кто бы ни были хозяева ночного костра, принц был уверен, что сможет с ними договориться. Как он уже сумел заметить, уважение к важным особам граничило здесь с поклонением: едва завидев на дороге пышную процессию посольства — лошадей в разноцветных попо¬нах с яркими гербами, сияющую на солнце сталь и по¬золоту оружия и лат, окрашенные в алый цвет перья и конские хвосты на шлемах — едва завидев все это ве¬ликолепие, местные жители останавливались и принима¬лись усиленно кланяться, а если к ним обращались с просьбой, — выраженной, чаще всего, на